Державные символы России не отражают…

06 ноября 2010

Державные символы России не отражают единой и четкой концепции государственного устройства

Мир переживает процесс глобализации, от которого в выигрыше оказываются страны, сумевшие занять достойную нишу в политике и экономике.

Государственная символика – визитная карточка страны. Формируют атрибуты государственной символики элиты, утверждают политики и высшее руководство страны, а живут под ними – народы.

Какую роль играют атрибуты государственной символики страны (флаг, гимн, герб) в развитии страны? Как утверждались и принимались эти символы в России после распада СССР? Как воспринимаются они сегодня гражданами России? Эти и другие вопросы политолог Сергей Сибиряков задал Юрию Чернышову, доктору исторических наук, профессору, заведующему кафедрой всеобщей истории и международных отношений Алтайского государственного университета, директору Алтайской школы политических исследований.

Сергей Сибиряков: Что, на Ваш взгляд, в идеале должна отражать государственная символика – национальную идентичность, цель развития страны, ценности общества или что-то другое?

Юрий Чернышов: «В идеале» государственная символика должна определенно отражать основные принятые обществом на данном историческом этапе цели и ценности, в соответствии с которыми определяются и многие принципы государственного управления. Однако на практике картина зачастую существенно отличается от этой идеальной модели.

Принятие символики – весьма сложный процесс, в котором далеко не всегда играют главную роль принципы логики и целесообразности. Зачастую здесь сказывается не только влияние традиций, сложившихся в прежние эпохи, но и борьба различных политических группировок, пытающихся закрепить именно «свои» символы и ценности.

Именно так и произошло в период «перестройки» и последующего распада Советского Союза. Прежняя, «советская» символика была дискредитирована в глазах значительной части населения вместе с потерявшей авторитет в обществе КПСС, вместе с терявшей популярность коммунистической идеологией. Именно тогда чрезвычайно востребованными стали прежде недоступные сведения о массовых незаконных репрессиях, о депортациях, о сомнительных действиях советского руководства во внешней политике (пакт Молотова – Риббентропа, Катынское дело и т.п.). Это тут же отразилось на отношении к госсимволике: так, присутствовавшие на флаге и гербе серп и молот, например, в карикатурах стали представлять как разновидность свастики. Естественно, начался поиск альтернативных символов, которые не имели бы ничего общего с символикой уходящего социально-политического строя.

Сергей Сибиряков: Почему процесс принятия Россией новой символики оказался таким растянутым во времени?

Юрий Чернышов: Поиск новых символов России можно было вести тогда в двух основных направлениях – либо обратиться к опыту и традициям досоветских периодов в истории государства, либо попытаться создать что-то новое с использованием опыта других государств, в которых провозглашены созвучные национальные цели и ценности. Казалось бы, Конституция, принятая 12 декабря 1993 года, давала достаточно ясное представление о том, каким должно быть российское государство: «Российская Федерация — Россия есть демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления». Таким образом, можно было бы ожидать, что новая государственная символика должна была отвечать ценностям демократии, федерализма, республиканизма и правового государства. На деле, однако, все оказалось гораздо сложнее.

Необходимость «поиска корней», потребность в демонстрации «укорененности» нового строя в вековых «исконных» традициях, стремление не потерять связь с прежней «державностью» подталкивали к реанимации прежних российских символов, отвергнутых в советскую эпоху. Этому же способствовали различные политические и общественные течения националистического, клерикального и монархического толка. Поэтому некоторые из этих символов попытались использовать, по возможности придав им более современное звучание. Данные попытки наткнулись на ожесточенное сопротивление приверженцев коммунистической системы ценностей. Общество явно было расколото на группы, примирения между которыми из-за принципиальных разногласий достичь было почти невозможно. Именно поэтому процесс принятия новой символики оказался столь растянутым во времени, столь противоречивым и драматичным.

Сергей Сибиряков: Как сложности поиска компромиссного решения отразились на принятии новых государственных символов?

Юрий Чернышов: Начну с Герба. Герб как опознавательный знак российского государства имеет весьма сложную и насыщенную, более чем 500-летнюю историю. Эту историю вряд ли стоило игнорировать. Еще до распада СССР — 5 ноября 1990 года — Правительство РСФСР приняло постановление о создании Государственного герба и Государственного флага РСФСР. Бело-сине-красный флаг и герб — золотой двуглавый орел на красном поле – были восстановлены 30 ноября 1993 года Указами Президента Б.Н. Ельцина, однако лишь 4 декабря 2000 года Президент РФ В.В. Путин внес в Государственную Думу проект федерального конституционного закона «О Государственном гербе Российской Федерации».

В нынешнем варианте, принятом Государственной Думой 8 декабря 2000 года и одобренном Советом Федерации 20 декабря 2000 года, дается такое описание: «Государственный герб Российской Федерации представляет собой четырехугольный, с закругленными нижними углами, заостренный в оконечности красный геральдический щит с золотым двуглавым орлом, поднявшим вверх распущенные крылья. Орел увенчан двумя малыми коронами и — над ними — одной большой короной, соединенными лентой. В правой лапе орла — скипетр, в левой — держава. На груди орла, в красном щите, — серебряный всадник в синем плаще на серебряном коне, поражающий серебряным копьем черного опрокинутого навзничь и попранного конем дракона».

Древние архетипические образы, заложенные в гербе, пожалуй, наиболее богаты и разнообразны. Здесь, прежде всего, изначально был заложен образ евразийской империи – монархического государства, объединяющего – вслед за Византийской империей — многие народы Европы и Азии, Запада и Востока. Три короны, согласно варианту толкования при царе Алексее Михайловиче, символизировали «три великие Казанское, Астраханское, Сибирское славные царства». Скипетр и держава подчеркивали идею самодержавности. Наконец, сцена с Георгием Победоносцем привносила еще один комплекс идей – православие, победа сил света и добра над силами зла и тьмы. В итоге все эти образы вполне перекликались со знаменитой формулировкой графа С.С. Уварова, в духе теории «официальной народности»: «Православная Вера, самодержавие, народность».

Следует отметить, что на современных российских рублях чеканится официальная эмблема Банка России, соответствующая гербу Временного правительства России (принятому после Февральской революции 1917 года). Три короны, согласно современному толкованию, олицетворяют суверенитет, как всей Российской федерации, так и её частей, субъектов федерации. Скипетр с державой, которые двуглавый орёл держит в лапах, символизируют государственную власть и единое государство. Таким образом, изначальный «монархический» смысл герба пытаются переистолковать в сторону идеи государственного суверенитета.

Вокруг современного российского флага было весьма много идеологических баталий. Бело-сине-красный флаг, как известно, был введен еще при Петре I, однако при Александре II параллельно использовался и черно-желто-белый флаг. Лишь последний русский император Николай II в 1896 году окончательно закрепил за бело-сине-красным полотнищем статус единственного государственного флага Российской империи. Поскольку впоследствии его использовали в Белом движении, в эмиграции, а затем и в войсках генерала Власова, этот флаг воспринимался на уровне подсознания многими носителями коммунистической идеологии как явно «вражеский». Отсюда шло его категорическое неприятие с их стороны, тем более, что именно этот флаг стал символом победы демократических сил после путча в 1991 году; именно его водружали на место прежнего красного флага. Некоторое время противостояние «демократов и коммунистов» символизировалось этими разными флагами.

Три цвета флага имели в Российской империи определенное официальное толкование: красный цвет означал «державность», синий — цвет Богоматери, под покровом которой находится Россия, белый — цвет свободы и независимости. Эти цвета означали также содружество Белой, Малой и Великой России. Однако в настоящее время чаще всего (неофициально) используется следующая трактовка: белый цвет означает мир, чистоту, непорочность, совершенство; синий — цвет веры и верности, постоянства; красный цвет символизирует энергию, силу, кровь, пролитую за Отечество. Таким образом, и здесь мы видим попытку уйти от прежних смыслов, хотя надо признать, что флаг несет в себе гораздо менее определенную смысловую нагрузку, чем герб.

Попутно можно отметить, что по такому важному критерию оценки государственного символа, как «узнаваемость», флаг явно уступает и гербу, и гимну. Использование похожих трех цветных полос в разных комбинациях встречается на флагах многих других государств – Нидерландов, Сербии, Словакии, Словении, Сьерра-Леоне, Франции, Хорватии и др. Для лучшей идентификации иногда (например, в среде футбольных болельщиков) используют сочетание трех полос и изображения российского герба, характерное для президентского штандарта. Возможно, если бы такой вариант флага был принят на официальном уровне, это повысило бы степень не только узнаваемости, но и смысловой нагрузки данного символа.

Сергей Сибиряков: Расскажите нам об истории принятия нового гимна.

Юрий Чернышов: Судьба гимна оказалась еще более сложной. Прежний гимн Российской империи, в отличие от других символов, явно не подлежал модернизации (“Боже, Царя храни! / Сильный, Державный, / Царствуй на славу, на славу нам! / Царствуй на страх врагам, / Царь православный! / Боже, Царя храни!” — на мелодию А.Ф. Львова, 1833 год). Однако и советский гимн (музыка А.В. Александрова, текст С.В. Михалкова и Г.А. Эль-Регистана, 1944 год) в текстовой части был слишком тесно связан с идеологией ушедшего государства (припев: «Славься, Отечество наше свободное, / Дружбы народов надежный оплот! / Партия Ленина — сила народная / Нас к торжеству коммунизма ведет!”).

В 1990 году решением Совета Министров РСФСР была образована правительственная комиссия, одобрившая в качестве музыки «Патриотическую песню» М.И. Глинки. Этот выбор был закреплен Указом Президента РФ от 11 декабря 1993 года; был объявлен конкурс на текст. Всего в комиссию поступило свыше 6000 вариантов, из которых были отобраны 20. В январе 1998 года Б.Н. Ельциным был внесен на рассмотрение Государственной Думы федеральный конституционный закон «О государственном флаге, гербе и гимне Российской Федерации». Государственная Дума отклонила закон уже в первом чтении; тогда же был отклонен и внесенный фракцией КПРФ альтернативный проект «О государственном гимне РФ», предусматривавший возврат к гимну на музыку Александрова. В переговорах заинтересованных сторон наметился тупик: было решено, что в настоящее время целесообразно снять проблему законодательного закрепления государственной символики с повестки дня, поскольку и в обществе, и в парламенте существуют полярные точки зрения на этот счет.

Разрубить этот «гордиев узел» попытался новый Президент РФ. 4 декабря 2000 года В.В. Путин внес в Государственную Думу проект федерального конституционного закона «О Государственном гимне Российской Федерации» (вариант гимна на музыку Александрова). Закон был принят со ссылками на то, что «Российская Федерация — продолжатель СССР согласно принципу непрерывности», а мелодия гимна СССР хорошо знакома россиянам. 30 декабря 2000 года В.В. Путин подписал Указ о тексте государственного гимна Российской Федерации (на слова Сергея Михалкова). Это решение вызвало немало протестов среди общественности, однако к марту 2001 года федеральный конституционный закон о гимне вступил в силу.

Принятие гимна стало результатом «навязанного компромисса» со стороны В.В. Путина. Левые силы фактически согласились терпеть «чуждые» им герб и флаг в обмен на восстановление дорогого им советского гимна (правда, со спешно переписанными в нем словами). Этот компромисс имел как позитивные, так и негативные последствия. С одной стороны, он завершал затянувшуюся неопределенность в вопросе о государственной символике и хоть как-то отвечал противоречивым запросам, с другой – закреплял нечеткость политических ориентиров, эклектизм в подборе государственных символов. В несколько упрощенном виде Евгений Ясин охарактеризовал этот эклектизм так: «Мне наша культура, наша система ценностей напоминает такой трехслойный пирог, в соответствии с нашими государственными символами. Есть двуглавый орел – традиции дореволюционной России, в том числе и религиозные. Затем советские ценности – это советская культура, наш советский гимн. И есть новая демократическая Россия, чему символом является наш трехцветный флаг».

Спешка при написании текста гимна также имела негативные последствия. Многие критики отмечают, что новый вариант текста оказался бесцветнее прежнего. Люди, выросшие при советской власти, невольно воспроизводят старые слова, услышав столь знакомую мелодию. В новом варианте текста, припев в котором начинается с той же самой строчки, убраны «партия Ленина» и «коммунизм», но на их месте не появилось каких-то определенных ориентиров: «Славься, Отечество наше свободное, / Братских народов союз вековой, / Предками данная мудрость народная! / Славься, страна! Мы гордимся тобой!». К тому же строчка из второго куплета «хранимая Богом родная земля» вызвала протесты и со стороны атеистов, и со стороны представителей нехристианских конфессий (в частности, мусульман).

Сергей Сибиряков: Проводились ли социологические исследования о восприятии граждан России государственных символов? Если да, то каковы их результаты.

Юрий Чернышов: Согласно опросам ВЦИОМ, проводимым по этой тематике в последние годы, знание россиянами символов отнюдь не одинаково. Так, по данным опроса 6-7 июня 2009 г., лучше всего респонденты знают государственный герб России. Подавляющее большинство россиян верно указывают то, что на нем изображено (83-86% с 2004 по 2009 г.). Чуть хуже россияне знают флаг России: более половины правильно называют цвета и расположение государственного флага страны (54-60% респондентов с 2004 по 2009 г.). Около трети россиян (32-34%) верно называют только цвета. Лишь каждый двадцатый респондент (5%) все указывает неверно. Хуже всего опрошенные знают гимн страны: последние два года более трети респондентов (33-40%) верно называют его первые слова, но практически столько же указывают их неверно (34-36%). Причем более молодые опрошенные чаще вспоминают гимн страны (56% респондентов в возрасте 18-24 лет против 24-41% россиян более старшего возраста).

Опросы ФОМ (12 января 2002 года, 28 августа 2004 года) показывают сходную картину: больше всего проблем с гимном. Подавляющее большинство россиян знают, как выглядит российский флаг, и могут правильно его описать (86%). Несколько меньшая доля опрошенных уверенно отвечают, что изображено на гербе Российской Федерации (79%). Когда же речь заходит о гимне, то оказывается, что его мелодию и слова знают лишь 17% граждан, большинство же помнят лишь мелодию (65%); довольно велика доля тех, кто не знает ни музыки, ни слов главной песни страны (14%). В принципе россияне довольны государственной символикой: российский флаг нравится 73% опрошенных (не нравится — 12%), гимн — 67% (13%), герб — 61% (18%). Если отношение граждан к гимну за последнее время (с января 2002 года, когда респондентам задавались эти же вопросы) практически не претерпело изменений, то доли респондентов, заявляющих, что им нравятся флаг и герб РФ, заметно выросли: с 64% до 73% в первом случае и с 53% до 61% — во втором.

Не менее интересны и те ассоциации, которые вызывают символы (опрос ФОМ 28 августа 2004 г.). С какими событиями из жизни, истории страны ассоциируются у россиян государственные символы — флаг, гимн, герб? Вид российского триколора вызывает у 8% респондентов воспоминания о драматичных, переломных событиях новейшей истории России, в частности — о путче 1991 года («август 1991»; «Борис Ельцин на танке»; «события 1991 года»; «о переломных моментах»). У 7% опрошенных флаг ассоциируется с крупными спортивными соревнованиями, победами наших спортсменов («когда наши спортсмены выигрывают медали»; «спортивные победы и награды»). 6% респондентов флаг напоминает о событиях дореволюционного прошлого («времена Петра»; «монархия»; «царская Россия»; «восстание на крейсере «Варяг»» (?); «война 1812 года, Крымская война»; «русско-японская война»). 3% опрошенных отмечают, что при виде российского флага они просто испытывают гордость за страну и чувство патриотизма. 9% опрошенных, глядя на триколор, вспоминают красный советский флаг и испытывают ностальгию по прежним временам («вспоминаю советский флаг»; «старый флаг лучше»; «вспоминаю о том, как хорошо мы жили при социализме»). Впрочем, у большинства россиян (59%) при виде флага не возникает никаких ассоциаций.

При звуках гимна большинство вспоминают советскую эпоху: 22% — советское время в целом («воспоминания о бывшем СССР, о бывшем могуществе страны»; «очереди громадные, когда все по карточкам»; «тревога, голод, гибель родителей, война»), 6% — Великую Отечественную войну («война 1941 года»; «победа в Великой Отечественной войне»), столько же — свое детство и юность («свой первый класс и гимн на тетрадке»), 4% — праздники и парады советских лет, 2% — пионерию, комсомол, партийные съезды, по 1% — руководителей советской эпохи («вспоминаются старые политики — Андропов, Черненко») и полет Гагарина в космос. У спортивных болельщиков и гимн ассоциируется со спортивными соревнованиями и победами (9%). У 4% при звуках гимна идет «мороз по коже», возникает «эмоциональный подъем», обостряются «патриотические чувства». Только у 3% опрошенных гимн вызывает ассоциации с событиями новейшей российской истории, с реалиями современной жизни («перестроечное время»; «развал России»; «коронация Путина»). 40% опрошенных сказали, что гимн не вызывает у них никаких воспоминаний о событиях из жизни и истории страны.

Если гимн для многих остается символом советской эпохи, то герб прочно ассоциируется с дореволюционной Россией и революцией («жизнь при царе»; «все цари Романовы, история России»; «самодержавие»; «февральская революция»; «взятие Зимнего»; «его [герба] свержение во время революции 1917 года»). 4% опрошенных, глядя на нынешний российский герб, вспоминают герб советский («больше нравился серп и молот: это связано с трудом, а это — цыпленок табака»; «уважаем советский герб»). Другие (4%), не вдаваясь в исторические ассоциации, объясняют, как они воспринимают герб и чем он им не нравится («что-то хищническое»; «курица»; «мутанты»; «стервятник»; «это тревожный символ»; «отражение двуличности»). 2% респондентов отмечают, что при виде герба испытывают «чувство гордости за страну». У 1% возникает ассоциация с современными выборами, выступлениями политиков в Госдуме, с инаугурацией президента. А для других (1%) герб — это «денежки», «монеты наши» или «царская золотая монета» («ничего не приходит на ум, кроме истории российской монеты»; «о деньгах, потому что этот символ на них напечатан»).

В этой связи необходимо, видимо, признать, что новые символы российского государства, с одной стороны, зачастую апеллируют к архетипам общественного сознания, а с другой — пока еще не до конца отображают представления различных слоев общества о себе и о стране, не до конца и не в равной степени опираются на эти архетипы. В отношении к этим символам нередко встречаются и равнодушие, и неприятие, и недопонимание, хотя процесс «освоения» их все-таки идет.

Сергей Сибиряков: Как соотносятся архетипы, отраженные в госсимволике, с возможными путями дальнейшего развития России?

Юрий Чернышов: Если понимать под архетипами образы, в которых отпечатались следы древнего опыта и элементы картины мира, то, пожалуй, наибольшего внимания заслуживают образы, отраженные в государственном гербе. Идея сильной империи (или, в более широком смысле, «державы»), управляемой справедливым отцом-правителем, которому покровительствует сам Бог – эта идея на протяжении столетий была близка значительной части населения России. Эта идея, собственно, никуда не исчезла и после гибели Российской империи – в трансформированном и «перекрашенном» виде она нашла воплощение в новых идеологемах и политических мифах – «мудрых вождей», «мировой революции», «борьбы за социализм во всем мире», «социалистического лагеря», «интернационального долга» и т.д. Именно поэтому современные «державники» отнюдь не торопятся расставаться с символическим наследием Советского Союза. А такие вопросы достаточно важны при выработке стиля государственного управления: будет ли это управление выстраиваться по старым «имперским» лекалам, или же будет выработан иной стиль, более соответствующий заложенным в Конституции принципам демократии и федерализма?

Самый свежий опрос Левада-центра показывает: более половины россиян считают, что в стране уже существует культ личности Владимира Путина (27%), либо то, что предпосылок для его появления становится все больше и больше (28%). Не видят признаков такого культа 33%, затруднились с ответом 12%. Опрос также показал, что, по мнению 27% россиян, нашему народу постоянно нужен сильный и властный руководитель, «сильная рука». Еще 28% считают, что в стране случаются ситуации, когда нужно сосредоточить всю полноту власти в одних руках. В том, что ни в коем случае нельзя допускать, чтобы вся власть была отдана в руки одного человека, уверены 33%. То, что сейчас в руках Путина сосредоточена практически вся власть в стране, и это идет на благо России, считают 52% опрошенных. Противоположного мнения придерживаются 22%. Затруднились с ответом 26%. Как видим, принципы, заложенные в Конституции, несколько «опережают» развитие общественного сознания в сторону ценностей демократии, республиканизма и федерализма.

Российское общественное сознание до сих пор не выработало сколько-нибудь определенного консенсуса по вопросу о том, каким государством должна быть Россия. Вместе с тем, расплывчатый патерналистский образ «великой державы» под управлением «отца народа» продолжает оставаться для многих притягательным. «Имперский соблазн» заключается в формулах: мы великая евразийская держава, мы объединены общей историей и общими ценностями, мы предоставляли всем народам условия для развития; нас должны все бояться и уважать. Однако в ответ на это часто звучат обвинения в колониализме, в стремлении к захвату чужих территорий, в насильственной русификации других народов и т.д. В этой связи представляется вполне корректным вывод А. Каппелера, что в истории российской политики по отношению ко многим народам были элементы колониализма, однако сам русский народ вряд ли был при этом господствующим или привилегированным. Привилегированной была административно-командная система, тот «Центр», в борьбе с которым Россия вместе с другими республиками стала добиваться суверенитета во времена перестройки. Потому и оказался столь стремительным развал Союза, что его почти никто всерьез не защищал.

В условиях еще не преодоленного до конца кризиса идентичности предлагаются три основных варианта ответа на вопрос, что есть Россия.

Первый из них: «Россия — государство русских (вариант — православных)». В основе здесь лежат этнорелигиозные принципы. Именно по такому пути идут многие государства на постсоветском пространстве. Создавая привилегии для «титульной нации», местные элиты проводят политику ассимиляции или «выдавливания» национальных меньшинств. Однако для Российской Федерации такой вариант означал бы всплеск сепаратизма, серьезные конфликты на национально-религиозной почве, изоляцию на международной арене и т.д. Такого рода лозунги среди российских политиков поддерживают пока в основном лишь маргиналы.

Второй вариант – «Россия — государство россиян, т.е. российских граждан». Этот вариант наиболее соответствует Конституции РФ, и именно в пользу него публично и недвусмысленно высказываются первые лица государства (ср., например, тезис о том, что «россияне – единая нация»). Это – наиболее спокойный и наименее конфликтный вариант развития. Однако, видимо, именно поэтому он кажется некоторым «россиянам» недостаточно широким и недостаточно радикальным.

Третий вариант – «Россия — государство жителей Евразии». Здесь в основу положен новоевразийский принцип. Становится все более модно рассуждать о цивилизационном единстве евразийского пространства, естественной осью которого является Россия. В такого рода рассуждениях часто проявляется упоминавшийся выше имперский соблазн – стремление изобразить Евразию (без каких-либо четких границ) как территорию, самим Богом предназначенную для российского доминирования или господства. Однако еще Г.П. Федотов писал об опасности попыток имперского реванша: «Для самой России насильственное продолжение имперского бытия означало бы потерю надежды на ее собственную свободу. Не может государство, существующее террором на половине своей территории, обеспечить свободу для другой. Как при московских царях самодержавие было ценой, уплаченной за экспансию, так фашизм является единственным строем, способным продлить существование каторжной Империи». Впрочем, это не смущает идеологов империи: для имперского мышления, как верно заметил Г. Зимон, характерна оценка благосостояния по критерию масштаба территории и военной мощи государства, а не по жизненному уровню и свободе граждан.

Своеобразная «мода на империю» проявляется повсюду: и в кинофильмах (наподобие фильма Н. Михалкова «Сибирский цирюльник»), и в околонаучной литературе (ср. названия изданий, заполонивших книжные полки – «Вперед, в СССР – 2» М. Калашникова, «Стать мировой державой» Ю. Крупнова и т.п.), и в предвыборных заявлениях управляемых властью партийных лидеров. Между тем, эта риторика оказывает самое серьезное влияние и на характер восприятия России в странах ближнего и дальнего зарубежья, и на поведение управленческой элиты внутри страны.

Об этот эклектизм, ставший следствием тактического компромисса, до сих пор постоянно «спотыкаются» представители госуправленческих структур. Они не знают, например, как вести себя в отношении сталинизма. С одной стороны, Д. Медведев и В. Путин осудили преступную политику репрессий против собственного народа, с другой – на станции московского метрополитена появляется строчка из старого варианта гимна, восхваляющая Сталина. Они не знают, как вести себя в отношении клерикализма – с одной стороны, церковь законодательно отделена от государства, а с другой – в государственные школы проникают «Основы православной культуры», а в армии представители РПЦ «освящают» корабли и ракеты. Они не знают, нужно ли отстаивать честность выборов, если руководящая партия требует от них добиваться строго определенных высоких процентов. Отсутствие четких ценностных ориентиров, приземленный прагматизм и «двоемыслие» многих представителей управленческой элиты в немалой степени способствуют распространению коррупции. Все эти затянувшиеся болезни еще предстоит преодолевать российскому обществу.