АШПИ 
Данные об авторе. Филиппов Василий Рудольфович, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института Африки РАН, г. Москва. Научные интересы: международные отношения, социальные и политические процессы в Африке.
Аннотация. Своеобразие трансграничных взаимодействий на Африканском континенте обусловили, по крайней мере, два обстоятельства: во-первых, эфемерность самих границ, во-вторых, то, что они часто разделяют (пусть условно) социокультурные (социолингвистические) общности, проживающие на сопредельных территориях соседних стран. Путч 2014 г. в Мали, военная интервенция Франции в зону конфликта малийской армии и туарегов, попытки США наращивать свое присутствие в регионе, — все это делает ситуацию на стыке границ Мали, Нигера и Алжира взрывоопасной и непредсказуемой.
Трансграничные взаимодействия в Африке
Своеобразие трансграничных взаимодействий на Африканском континенте обусловили, по крайней мере, два обстоятельства: во-первых, эфемерность самих границ, во-вторых, то, что они часто разделяют (пусть условно) социокультурные (социолингвистические) общности, проживающие на сопредельных территориях соседних стран [1, с. 45-58]. Сами по себе отмеченные обстоятельства не таят в себе особой опасности, а в ряде случаев приобретают даже позитивный смысл. Однако в ситуации обострения экономической и социальной конкуренции как внутри граничащих между собой государств, так и между ними, отмеченные обстоятельства могут приобретать роль конфликтогенных факторов. В особенности, если присутствуют некие внешние политические силы, заинтересованные в разжигании конфликта.
На приграничных территориях африканских стран оказываются, чаще всего, представители социокультурных (языковых) меньшинств. В силу того, что демографически доминирующие общности обычно занимают лидирующие положения во властных политических элитах, меньшинства оказываются не только на географической периферии, но и на периферии политического пространства государств.
Политические системы подавляющего большинства африканских государств до сей поры страдают «детской болезнью» этничности. (Мы используем термин «этничность» в том смысле, в котором его часто употребляют во франкофонной социальной антропологии: принадлежность к ethnie означает инкорпорированность в то или иное архаичное родо-племенное сообщество [2, с. 52-73]; распад таковых означает переход к другим типам социальных связей, они уже не могут интерпретироваться как «этнические», поскольку исчезает единственный критерий отнесения – кровное родство).
В силу этого легко диагностируемого заболевания, политические структуры (партии, общественные ассоциации и проч.) выстраиваются чаще всего как явное или неявное социально-политическое единство вождя, родо-племенной «аристократии» и родственной (как правило, вооруженной) клиентелы. Политическое взаимодействие в этой ситуации превращается в перестрелку, а электоральный процесс зачастую принимает вид армейского путча.
Тотальная коррупция и воровство африканских властных элит (Л. Гевелинг назвал такую форму правления «клептократией» [3, с. 10]) приводят к тому, что государственные системы распределения социальных благ работают крайне неэффективно: по понятным причинам большая часть скромных ресурсов распределяется среди представителей демографически и политически доминирующих социокультурных общностей, то есть расходуется на поддержание клиентелистских связей.
Поскольку властная элита и ее «группа поддержки» обычно бывает сосредоточена в столице и прилежащих к ней территориях, постольку социальные блага бывают сосредоточены в Центре, не обязательно географическом, но обязательно политическом, государственном. До населения приграничных, периферийных районов практически ничего не доходит: социальные программы не работают, гуманитарная помощь разворовывается и проч.
Это в свою очередь побуждает представителей меньшинств к консолидации с близкими по культуре и языку общностями, невзирая на государственные границы. Необходимость обеспечения витальных потребностей толкает дискриминируемые социокультурные сообщества на применение оружия, как против центральных властей, так и против представителей иных, конкурирующих с ними проправительственных групп населения.
Таким образом, трансграничное сотрудничество порой становится фактором консолидации оппозиционных центральным правительствам социумов, способствует девальвации государственной власти на периферии суверенных субъектов международного права, ежечасно продуцирует сепаратизм. А это, в свою очередь, препятствует формированию гражданских наций в африканских странах, способствует консервации архаичных родо-племенных социальных связей и структур.
В том случае, если приграничные территории богаты какими-либо минеральными ресурсами (в особенности углеводородами или ураном), трансграничные взаимодействия могут приобретать характер острой конкурентной схватки, а иногда и вооруженной борьбы [4, с. 36]. Чаще всего, вооруженные столкновения на сопредельных территориях, богатых ресурсами, сознательно провоцируются спецслужбами «великих держав» для обеспечения контроля над территориями и монопольной эксплуатации природных богатств.
Яркий пример такого конфронтационного взаимодействия – ситуация, сложившаяся в настоящее время в субсахарской зоне.
Обширная территория юга Сахары и Сахеля, разделенная границами таких стран, как Ливия, Алжир, Мали, Нигер и Буркина-Фасо [5], населена бербероязычными кочевыми племенами туарегов. Несмотря на то, что пустынная зона их кочевий расчленена рубежами нескольких субъектов международного права, туареги воспринимают ее как свою историческую прародину, мифологическое государство Азавад. Эти «корсары пустыни» известны в субсахарской зоне как воины, торговцы и скотоводы [6]. Они издавна выращивают и продают крупный рогатый скот, коз, овец и верблюдов. Но главным источником существования туарегов всегда была и остается транссахарская караванная торговля. Традиционно отношения между туарегами и темнокожими земледельцами и рыбаками манде и сонгаями, населявшими долину реки Нигер, были хоть и не совсем дружественными (тому имеется много исторических причин), но вполне вписывались в схему взаимовыгодного товарного обмена земледельцев и скотоводов.
В настоящее время воинственные туареги фактически монополизировали транзит оружия и наркотиков из Западной Тропической Африки в арабские страны Магриба. В Мали эти «белые люди пустыни» [7] кочуют, в основном, в регионах Тимбукту, Гао и Кидал; в Нигере – в регионах Агадес и Тахуа; в Алжире – в вилайете Таманрассет. Так случилось, что именно в треугольнике, который образовали государственные границы этих стран, обнаружены и уже разрабатываются богатейшие месторождения урановых руд. И трансграничные взаимодействия в Сахеле в настоящее время определяются именно этим фактором.
Добычу урана в регионе практически монополизировала Франция, использовавшая конкурентные преимущества бывшей метрополии. Напомню, до начала 60-х гг. прошлого века все названные африканские государства входили в состав французской колониальной империи. Однако к залежам урана все ближе подбирается Китай (в Зоне Сахеля уже появились крупные компании из Поднебесной).
Лидеры африканских государств (Мали, Нигера, ЦАР) в последние годы сделали определенные дипломатические шаги для того, чтобы избавиться от опеки Пятой республики и диверсифицировать свою внешнеэкономическую политику. Тем более, что Китай готов сейчас платить за африканский уран цены куда более высокие, нежели цены, которые навязывает французский государственный концерн AREVA.
Однако любые попытки бедных африканских стран хоть как-то изменить распределение доходов от эксплуатации природных богатств в свою пользу вызывают жесткое противодействие со стороны Елисейского дворца. Дипломатическое давление, инспирирование трайбалистских конфликтов, организация военных путчей, отстранение от власти законно избранных президентов суверенных стран, военные интервенции под видом «миротворческих миссий» — нет ничего, чем бы побрезговали французы во имя обеспечения ядерным топливом своих АЭС.
Именно эта военно-политическая активность Франции определяет напряженность и противоречивость трансграничного взаимодействия в рассматриваемом регионе.
С одной стороны, официальные правительства (целиком подконтрольные Франции) названных выше субъектов международного права готовы к сотрудничеству и совместным усилиям (политическим, дипломатическим, военным) для достижения и поддержания мира на «своих» приграничных территориях. Однако территории эти фактически не контролируются правительственными войсками и находятся во власти кочевых племен туарегов.
Последние, в свою очередь, провозгласили на этих территориях суверенитет непризнанного (до поры?) государства Азавад, установленные государственные границы недействительными, а все ресурсы в интересующей нас зоне Сахеля национальной собственностью граждан этого самопровозглашенного государства. Иными словами, заявили о своем намерении получать ренту от эксплуатации залежей урановых руд.
Особый колорит ситуации придает все более заметное присутствие в регионе «Аль-Каиды Магриба» (АКМ), лидеры которой стремятся к поглощению местных исламистских организаций и союзу с вождями туарегских племен.
Путч 2014 г. в Мали, военная интервенция Франции в зону конфликта малийской армии и туарегов, попытки США наращивать свое присутствие в регионе, — все это делает ситуацию на стыке границ Мали, Нигера и Алжира взрывоопасной и непредсказуемой.
Литература
1. Хабенская Е.О. Сенегало-мавританский конфликт 1989 г.: причины и последствия // Конфликтология / nota bene. 2015. № 1.
2. Филиппова Е.И. Понятие ethnie во французской научной традиции и его использование // Этнографическое обозрение. 2007. № 3.
3. Гевелинг Л.В. Клептократия. М., 2001.
4. Турьинская Х.М. Сомалийцы в федеративной системе Эфиопии // Азия и Африка сегодня. 2012. № 4.
5. Bernus E. Etre Touareg. URL: http://www.politique-africaine.com/numeros/pdf/047023.pdf
6. Hershowits A. The Tuareg in Mali and Niger. URL: http://www1.american.edu/ted/ice/tuareg.htm
7. Bode P. Touareg. URL: http://mali-music.com/Cat/CatT/Touareg.htm