АШПИ 
Данные об авторе. Аршинцева Ольга Алексеевна, к.и.н., профессор кафедры всеобщей истории и международных отношений Алтайского государственного университета. Область научных интересов: история и теория международных отношений, мировая политика, политические процессы в странах Запада.
Аннотация. В статье предпринята попытка обзора и систематизации подходов к проблеме пространства, которые сформулированы экспертами-международниками в наиболее популярных концепциях современного миропорядка. На основе сравнительного анализа теории кризиса Вестфальской системы, геополитической парадигмы международных отношений и концепции мировой политики автор выявляет принципиальные различия в позициях исследователей по проблеме пространства как реального фактора мировой политики. Эти сопоставления позволяют выявить степень соответствия различных трактовок пространства меняющимся международным реалиям.
Пространство как фактор мировой политики
Современный миропорядок – сложившийся или формирующийся, в зависимости от подхода, предстает как совокупность все более разнообразных и усложняющихся форм взаимодействий между традиционными и новыми акторами. Правила, регулирующие международные отношения, меняются на наших глазах, но приходится признать, что их пространственное измерение сохраняет свое значение. В связи с этим представляется весьма актуальной попытка систематизации наиболее распространенных подходов отечественных исследователей к проблеме пространства в современном международном анализе.
Эйфория 1990-х гг. по поводу либерализации международных отношений рассеялась к концу десятилетия, и у внимательных наблюдателей сложилось устойчивое впечатление, что «сила вернулась в историю» (П. Кейган) и в мировую политику, в том числе, в виде силового контроля над пространством. Отечественная теория международных отношений, находясь в процессе становления, весьма своеобразно отражала указанные трансформации. Это был период концентрированного освоения достижений западной политической теории и одновременного формирования оригинальных отечественных школ и концепций. Геополитика (причем одновременно традиционные и новейшие школы), пережив короткий всплеск популярности, обрела маргинальный статус – особенно как метод современного международного анализа. На рубеже столетий у большинства специалистов тезис об ограниченных методологических возможностях геополитики не вызывал серьезных возражений. Однако, упомянутые трансформации современного миропорядка спровоцировали и некий ренессанс геополитики. Трудно избавиться от впечатления, что на волне информационной революции геополитика стремительно вернулась, а традиционно присущий ей идеологический контекст внезапно оказался в нашей стране самым востребованным общественно-политическим дискурсом. Этот краткий экскурс в недавнюю историю геополитических представлений лишний раз демонстрирует, что любая геополитическая по происхождению проблема и в современном состоянии легко обретает идеологическое звучание. Весьма актуальным аспектом поставленной проблемы является задача ее деидеологизации.
Современные формы пространственной организации складывались в процессе становления и эволюции государства-нации как универсального элемента Вестфальской системы международных отношений. Государство модерна, если абстрагироваться от конкретно-исторических особенностей политического развития стран Запада, принято рассматривать как политически организованное пространство в единстве трех основных параметров – территории, границ и суверенитета. Принцип формального равенства суверенитета объясняет известную внутреннюю однородность Вестфальской системы и достаточно четкое разграничение между независимыми государствами внутри нее и остальным миром, представленным несистемными участниками международных отношений [1]. Наглядное проявление – разница в правилах, регулирующих отношения по поводу границ, территориальных претензий и экспансии внутри системы, и действующих за ее пределами. Подчеркнем, что намеренно схематичное описание Вестфальской системы характеризует ее докризисное состояние, оно важно для понимания новейших изменений.
Одно из таких изменений подспудно нарастало по мере расширения масштабов Вестфальской системы до глобальных (после окончательного краха колониализма) в связи появлением на политической карте мира новых независимых государств и касалось основополагающего принципа суверенного равенства ее участников. А уже в 1990-е гг. специалисты-международники дружно заговорили об эффекте «размывания суверенитета» и феномене «неудавшихся государств». Конечно, оценки указанных явлений зависели от контекста исследований и их предметной направленности, но все они так или иначе описывали процесс трансформации миропорядка, даже если не претендовали на столь широкие обобщения. Их совместным достижением следует признать саму постановку проблемы кризиса Вестфальской системы, который признан современным экспертным сообществом международников одним из глобальных мегатрендов. В новейших работах представлены не только симптоматические описания кризиса, но и весьма интересные версии состояния глобального политического пространства. В большинстве своем их авторами являются специалисты-международники и политические географы, которые, следуя собственным методологическим принципам, приходят к сходным заключениям о нарастающем дроблении политического пространства в связи с появлением разнообразных по формам политико-территориальных образований. Оставляя в стороне терминологические споры, подчеркнем, что наиболее употребляемые определения этих образований – неконтролируемые территории, квазигосударство, государство де-факто, непризнанное государство, самопровозглашенное государство – отсылают нас к состоянию суверенитета в качестве отправной точки анализа[2].
Еще более универсально значение пространства для геополитики. Оно зафиксировано во всех без исключения традиционных школах в виде постулата о пространственно-географическом детерминизме, который является ключевым в определении природы государства, цивилизации, конфликтов, а также принципов устройства глобального пространства. Понимание пространства как важнейшего силового ресурса для авторов классических геополитических концепций стало логическим обоснованием закона его расширения как способа развития государств (Ф. Ратцель), принципа подвижности границ (К. Хаусхофер), схемы планетарного устройства, исходящей из силового планетарного дуализма (Х. Маккиндер). Несмотря на произошедшие за столетие после «первой волны» геополитики качественные и необратимые изменения в состоянии пространства (как минимум, появление его новых видов), традиционный геополитический подход имеет сторонников среди экспертов-международников и представителей смежных дисциплин, в частности, политологов и географов. Признавая неизбежную эволюцию геополитики как научного направления, исследователи подчеркивают, что она остается востребованной, и даже выступают с умеренной апологией геополитики в духе Н. Спайкмена ( не всегда, правда, упоминая его имя). Известно, что именно он одним из первых артикулировал назначение геополитики – вырабатывать рекомендации для формирования адекватной внешнеполитической стратегии государства. Нынешние академические наследники геополитической традиции убеждены в преобладании пространственно-силовой парадигмы международных отношений [3]. Правда, в трактовке силы и пространства они широко используют новейшие концепции. В первом случае это известная концепция «жесткой» и «мягкой» силы Дж. Ная, круг почитателей которой все расширяется – теперь уже за счет публицистов, пропагандистов и публичных политиков. Да и пространство – с точки зрения распространения силы и локализации ее центров – описывается с помощью сложносоставного набора категорий. В результате оно одновременно предстает и как протяженная территориальность (т.н. модернистский подход) и как пространственность политии ( синоним государства), что трактуется в постмодернистском ключе как ее представленность в пространстве [4, с.111]. Оставляя в стороне впечатления от терминологии (в геополитических текстах и не такие термины встречаются), отметим, что картина проясняется при переходе на конкретный уровень геополитического анализа. Именно он предполагает исследование пространственных факторов, которые включают, наряду с локализацией, физическими и антропогенными свойствами и составом территории, ее границами и конфигурацией элементов, суверенность (!) территории и геополитические образы. Из совокупного действия указанных факторов вполне логично вытекают геополитические стратегии и формы геополитического взаимодействия субъектов (или объектов – в зависимости от места) в геополитическом миропорядке, что, в свою очередь, рассматривается как важнейшая часть исследовательской ниши геополитики, претендующей на широкий междисциплинарный подход [4, с. 116–117].
Альтернативные трактовки пространства, при всех различиях между ними, исходят из признания качественных и необратимых изменений в характере, видах, формах организации и роли пространства в мировой политике и поэтому содержат явную или скрытую критику геополитических версий. Причем, критический подход объединяет специалистов – международников и экономистов – в анализе глобальных мирополитических и макроэкономических процессов.
Следуя в обратном порядке, отметим в качестве показательного примера позицию известного экономиста В.Л. Иноземцева, которую он демонстрирует при каждом удобном случае, даже высказываясь по конкретному поводу. Так, оценивая перспективы евразийской экономической интеграции для России в ее официальном проекте, он видит его изначальную уязвимость в традиционных геополитических основаниях – положение России на евразийском пространстве трактуется как преимущество. Напротив, он убежден, что территориально-пространственные факторы в современных условиях претерпели инверсию: контроль над территориями из ресурса влияния превратился в серьезный ограничитель интеграции [5].
Наиболее радикальному пересмотру пространственная парадигма подвергается в концепциях, объединенных предметным полем глобализации. Исследуя характер, формы, направления и последствия глобализации, авторы указанных концепций закономерно фиксируют изменения в состоянии глобального пространства. Нелинейный, сетевой характер глобализации (А.Д. Богатуров) в сочетании с конгломератным характером современного мирового сообщества приводит к результатам, не имеющим аналогов в прошлом. Собственно, мировая политика как новое качество международных отношений, порожденное глобализацией, характеризуется исключительным, преобладающим значением международной среды, уплотняющейся и все более ограничивающей свободу действий акторов – как традиционных, так и новых. Ее параметры преимущественно пространственные, но ориентированы они на выявление нового качества пространства. Среди них, в частности, показатели транснационализации международной экономики, характеристики современного киберпространства, контуры сферы единообразного понимания морали и права, индексы транспортной проницаемости планеты [6]. Нетрудно заметить, что из этих характеристик складывается иная парадигма пространства – отличная от мировой политики – глобальное, мироцелостное и анклавное одновременно, находящееся в процессе переконфигурации территорий, границ, региональных подсистем международных отношений и «большого пространства» глобальных интересов, а также трансформации международно-правовых институтов и неформализованных механизмов взаимодействия [7].
Литература
1. Лебедева М.Н. Что угрожает Вестфальской системе // Международные процессы. Январь–февраль 2008. Т. 6. №1.
2. Попов Ф.А. От «безгосударственной территории» к «государству де-факто» // Международные процессы. Май–август 2011. Т. 9. № 2(26).
3. Гаджиев К.С. Метаморфозы глобализации: геополитическое измерение // Власть. 2014. №11.
4. Бусыгина И.М., Окунев И.Ю. Пространственное распределение силы и стратегии государств, или что и как объясняет геополитика // Полис. 2014. №2.
5. Иноземцев В.Л. Евразийский экономический союз: потерянные в пространстве // Полис. 2014. №6.
6. Современная мировая политика. Прикладной анализ. Под ред. А.Д. Богатурова. М., 2010.
7. Мегатренды. Основные траектории эволюции мирового порядка в XXI веке / Под ред. Т.А. Шаклеиной, А.А. Байкова. М., 2013.