Михаил Румер-Зараев
Одиночество власти
История взлета и гибели Михаила Евдокимова

Об авторе. Родился в 1936 году в Москве. Окончил Московский институт инженеров землеустройства. Работал в различных газетах и журналах — «Московской правде», «Сельской жизни», «Огоньке», «Веке». Публиковался в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Звезда», «Искусство кино», «Кольцо А». Автор книг «Семейное поле», «По следам смоленского архива», «Сошествие в ад». Живет в Берлине. Член Союза писателей Москвы.

Легенда. Погожим августовским днем на перекрестке автотрассы Барнаул— Бийск, у поворота на деревню Плешково, работали эксперты-криминалисты. Шестеро мужчин и женщин собирали и клали в картонные коробки все то, что потом будет называться вещдоками — вещественными доказательствами автомобильной катастрофы, — осколки стекла, куски металла, обрывки ткани. Тела трех погибших мужчин уже были извлечены из расплющенного “мерседеса” и отправлены в Барнаул, в морг.

День был теплый, ясный. Проезжающие мимо автомобили замедляли свой бег, словно отдавая дань памяти погибших. У березы, в которую врезался “мерседес”, лежали живые цветы. Все здесь напоминало события дня минувшего, когда автомобиль алтайского губернатора Евдокимова, на огромной скорости обгоняя поворачивающую налево небольшую “тойоту”, ушел от столкновения, но все-таки задев “тойоту”, вылетел в трехметровой глубины кювет и врезался в землю, в дерево, убив трех из четырех своих пассажиров. Удар был так силен, что подушки безопасности лопнули.

Впоследствии все обстоятельства этого столкновения будут изучаться под увеличительным стеклом следствия, а некоторые трудно объяснимые подробности рождать тревожные слухи. Казалось бы, при соприкосновении трехтонного губернаторского “мерседеса” с “тойотой”, масса которой едва превышала тонну, улететь должна бы была именно она, а не массивный “мерседес”. Тем не менее как сама “тойота”, так и ее пассажиры — двое взрослых и двое детей — не пострадали. Средства массовой информации упоминали вначале о третьей машине, двигавшейся по встречной полосе. Но потом никаких сведений о ней не обнаружилось. Все эти неувязки будоражили воображение, рождали слухи, усугубленные предчувствия самого Евдокимова, о которых он говорил незадолго перед смертью. “Меня убьют, батя”, — приводил его слова уже после автокатастрофы руководитель Союза промышленников и предпринимателей Аркадий Иванович Вольский, с которым Евдокимова, судя по всему, связывали дружеские отношения.

Так и ушел он в пелену слухов, в легенду, окружающую его личность, его помыслы, обстоятельства его гибели. И уже потом, после торжественных многолюдных похорон в его родном селе Верхобское, куда съехались тысячи самых разных людей — от знаменитых артистов и государственных деятелей до простых крестьян, — все ходило и ходило: да жив он, не погиб, не похоронен, видели его в Бийске, в Барнауле. “Да точно я вам говорю: жив!” И даже в “Комсомолку” письма пошли: человек двадцать разных алтайских жителей сообщали, что видели-де Михаила Сергеевича живого и здорового. А одна пенсионерка даже просила расследовать информацию о том, что лежит, мол, губернатор и артист наш любимый в Рубцовске в больнице, его сильно охраняют, так как у него что-то с головой. Весь Рубцовск об этом говорит. Настолько убежденно писала старая женщина, что из редакции даже позвонили в рубцовскую больницу. “Да что вы... — горько рассмеялся главный врач. — Полная чушь. Кто только это выдумывает”. Но легенда есть легенда.

Морда красная. “Ну, что вам сказать, чего рассказывать... — И шепотом, вздыхая: — Чего рассказывать-то, все ясно. — И так смущенно руками поводит: — Иду после бани, никого не трогаю. Мы с отцом на разных концах деревни живем. Он на том конце никого не трогает, а я — на этом. — И опять со вздохом: — Не знаю, чего рассказывать-то. Иду себе спокойно, отдыхаю. Морда красная. Она у меня всегда после бани — красная”.

Этот монолог, впервые произнесенный в 89-м в телевизионном “Аншлаге”, сделал его знаменитым. Что называется, “а наутро я проснулся знаменитым”. “Иду себе спокойно, отдыхаю. Морда красная” — эти слова со смехом повторяла вся страна, как когда-то она повторяла отрывки из монологов Райкина (“В греческом зале, в греческом зале...”) или Жванецкого (“Нормально, Константин, отлично, Григорий...”).

После долгих лет скудного существования провинциального эстрадника, певшего на танцверандах Новосибирска, разъезжавшего по городам Подмосковья от областной филармонии как артист разговорного жанра и мыкавшегося с женой и дочкой по общагам, по съемным квартирам, тяжким трудом отрабатывавшего тощие рубли своей москонцертовской ставки, — всероссийская слава, узнавание на улицах, просьбы об автографах, полные залы заливающихся счастливым смехом людей, гром аплодисментов, деньги, хоровод новых друзей, знаменитости, с которыми ты “на ты”, множество всяких богатых людей, считающих за честь пригласить тебя к роскошному застолью, доселе неизвестных тебе людей, среди которых, говорят, кого только нет, бес их разберет тут в Москве, кто банкир, а кто бандит, и все смотрят на тебя восторженными глазами, для всех ты “наш Миша”. От такого мгновенного перепада состояний можно свихнуться, запить. Но он не свихнулся, не запил. Он привыкал к новому своему положению, обживал его, как обживают новую просторную квартиру.

В 81-м его не приняли в Московское эстрадно-цирковое училище. А 8 марта 84-го он дебютировал на телевидении в праздничном “Огоньке”. И все его видели и рот разевали: “Это же наш Мишка” — и семья — отец, мать, шесть братьев и сестер; и односельчане из Верхнеобского; и те, с кем в армии в Нижнем Тагиле служил; и работяги с Алтайского моторного, где некогда, будучи шлифовщиком, надрывая пуп, ворочал 120-килограммовые коленвалы; и официантки из замызганной столовки, где был администратором; и те, с кем учился в Новосибирском кооперативном институте... Все, все ахали: “Да то ж наш Мишка”.

Но настоящая слава пришла к нему, когда он в 89-м попал в “Аншлаг”. Регина Дубовицкая уже после смерти его вспоминала, как он пришел к ней впервые еще на радио, где она вела передачу “С добрым утром!”. Выглядел он, по ее словам, красавцем — высокий, атлетически сложенный, узкая талия, длинные волосы. Облик мужицкой бородатой раздобрелости, в котором запомнили его миллионы людей, пришел позже, с годами. Она предложила ему показать свои пародии, он тогда выступал как пародист. В ответ — неловкое молчание. (Как его будет мучить потом всю жизнь эта деревенская застенчивость, неумение расковаться в чужой аудитории, где он не чувствовал доброжелательности. А он кожей, чутьем звериным ощущал отношение к себе. И недоброта, отчужденность парализовали, лишали свойственного ему своеобразного шарма. Он и перед краевым законодательным собранием, будучи алтайским губернатором, не мог из-за этого выступать, приводя в недоумение даже симпатизантов своих: “Оказывается, наш артист говорить не умеет”. И перед Квашниным, сибирским полпредом президента, заробел, ни на один вопрос толком не ответил. Но это все потом, потом, а пока он молчит перед Региной, этой чужой, оценивающей его столичной дамочкой. Да еще и народ редакционный смотрит недоуменно: откуда здесь эта деревенщина, медведь алтайский?..)

— Ну, представьте себе, что вы не в редакции, а на сцене театра эстрады. Что вы им будете показывать? — предлагала Регина. Он же под стать своим героям; “А чего представлять, я никогда в театре эстрады не работал”. “Ну, хорошо, — продолжала приставать Дубовицкая. — Представьте себе, что это не театр эстрады, а ваш сельский клуб, что вы покажете своим землякам”. Видимо, напоминание о деревенскости еще больше раздражило его, ибо он ответил: “А что им показывать, они и так все знают”. В конце концов — ей показалось, что он просто издевается: “А зачем вы, собственно, ко мне пришли, если вы не хотите показывать то, что вы умеете делать?”. Он помолчал, говорил всегда медленно, как бы осторожно обдумывая, что сказать, не то ляпнешь что-нибудь — и сказал: “Пришел, чтобы познакомиться”. Регина несколько остервенела и, взяв руки в боки, с женской иронией спросила: “Ну и как я вам?”. А он, уже выходя из комнаты, сумрачно бросил: “Еще увидимся”.

Но когда он впоследствии прочел-таки свою первую байку, скорее всего то была “Морда красная”, у нее конечно же хватило ума оценить: какая это находка для любой концертной программы. На фоне других известных юмористов с их городским фольклором, на фоне шуток “ниже пояса” и пародий друг на друга его сценический образ мужика, его деревенские новеллы с их сказовостью, с образом современного Иванушки-дурачка, ибо кто же такой герой “Морды красной”, как не Иванушка-дурачок — сильный, добрый, простодушный, — могли дать ее программе необходимое многообразие, ту очень важную краску, которая расширяла диапазон номеров, привносила корневую национальную традицию.

Она поняла, что Евдокимов нужен “Аншлагу”, а Евдокимов понял, как ему нужен “Аншлаг”.

Практичный и наблюдательный, легко приспособляющийся к любой среде, достаточно потершийся в эстрадных кулуарах, он понимал, как трудно здесь, в Москве, пробиться без команды, как важно обрастать связями и при этом оказаться в нужное время в нужном месте. Талант талантом, но и с талантом — а цену себе он знал — можно зачахнуть где-то на периферийных подмостках, иди-ка пробейся в одиночку туда, где начинается слава, где формируется имя, — на телевидение. Он понимал также, что “Аншлаг” это не просто концертная программа, это коммерческое предприятие современного шоу-бизнеса, созданное и развиваемое предпринимателями нового типа.

Артист и его герои. Мне вспоминается концерт Евдокимова в конце 2001 года в Берлине. Аудитория его была не просто русскоязычная, что естественно для выступающего за рубежом актера разговорного жанра из России, а скорее, как здесь говорят, аусзидлерская, то есть состоящая из российских немцев, каковых в Германии насчитывается миллиона два с половиной. Присадистые тетки в нарядных кофтах, крепкие короткостриженые парни в черных костюмах, мужики с раздавленными работой руками заполнили берлинский зал “Урания”. Именно эти недавние аборигены Поволжья, Сибири и Казахстана и представляли в многоликой, мультикультурной современной Германии провинциальную Россию, ее сельскую глубинку.

Незадолго перед концертом Евдокимова в том же берлинском зале прошел гастрольный спектакль израильского русскоязычного театра “Гешер”, представлявшего пьесу по мотивам бабелевских “Одесских рассказов”. И публика была иная, чем у Евдокимова. Спектакль смотрели как бы бабелевские герои, живые, с еврейско-южнорусскими ухватками, раздобревшие и, как правило, преуспевшие в германской жизни. Словом, то была современная, несколько онемеченная Одесса.

Что ж, каждому театру, каждому спектаклю — своя аудитория. Ну а уж Евдокимову с его массивным, обрамленным бородой лицом, на котором поблескивают умные узкие глаза, с его статью и повадками русского корневого человека, подчеркнутыми сценическим костюмом — рубаха навыпуск, брюки, заправленные в невысокие сапоги, уж Евдокимову с его монологами и песнями, названия которых говорят сами за себя — “Земляки”, “Иван”, “Баня”, “Истопник Григорич”, — ему ли не быть любимцем этой глубинной российской толщи, из недр которой он вынырнул и куда возвращает свои короткие рассказы, словно препарирующие сатирическим ножом эту жизнь?

Он и выхватывал их из жизни. Это уж потом на него будут работать известные писатели-юмористы Шестаков, Трушкин, используя и развивая созданный им жанр деревенской байки. Но первоначально он писал, нет, скорее, не писал — наговаривал сам, положив в основу эстрадной миниатюры какую-нибудь веселую историю, которыми он был наполнен, используя образы односельчан, тех, кого знал с детства и с кем не расставался и во взрослой жизни.

Это было коллективное творчество, в котором участвовали друзья-приятели, участники застолья, случайно забредшие на огонек артисты. Евдокимов рассказывал, тут же редактируя текст, меняя фразы, подхватывая вовремя поданную реплику. Работа продолжалась даже и тогда, когда монолог уже произносился со сцены. Он прекрасно чувствовал публику, умел вызвать зрителя на диалог, воспринимал реакцию зала, внимательно следил за ним, проверяя, удачна ли реприза, как она проходит, надо ли заменить что-либо, добавить, отредактировать. При этом режиссера у него не было. Все проверялось на аудитории, на друзьях. “Сергеич, а ведь лучше будет так...” — говорили ему. “Как-как ты говоришь? Давай попробуем...” Замечания схватывал на лету, так же, как и где-либо услышанное удачное выражение, он тут же вбирал его в себя и использовал. Тексты зубрил редко, а скорее проговаривал, как бы проникая в живую плоть народных речений, народного юмора и запоминал раз от разу, пока не отольется в окончательную форму, да и тогда мог что-либо поменять.

Память у него была хорошая, но какая-то своеобразная. Экономическую терминологию, цифры хозяйственной жизни края не запоминал. Казалось бы, при даре имитации, свойственном актеру, ему бы так просто было изобразить государственного деятеля со всеми присущими этому образу чертами — солидностью, умением оперировать цифрами, манипулировать фактами. Но не получалось, никак не мог войти в образ. И понимал это. “Я комплексую, что не могу говорить их терминами”, — делился он с друзьями.

Но вернемся во времена его актерской деятельности.

Кто ж такие его герои, с кем он словно бы олицетворял себя? В “Морде красной” грузчик сельского рабкоопа, возвращаясь из бани, попадает в драку и загоняет всех дерущихся в реку, размахивая выломанной у самого корня березкой. Герой другого рассказа, опившись квасом, выходит ночью во двор и видит, как собака грызет человеческую челюсть, как потом оказывается вставную челюсть его жены. В третьем монологе старик берет на утиную охоту старуху, и они переворачиваются в лодке. Анекдоты, простейшие житейские происшествия... Освещенные фонарем евдокимовского вымысла, расцвеченные блестками актерской фантазии, они дают панораму сельской жизни с ее пьянками, ссорами, семейными конфликтами и радостями, тяжким трудом, корявым бытом.

Евдокимовские герои — лукавые алкаши, простодушные лицемеры, упорные “чудики” бунтуют, врут, смеются, выражая многообразие народного характера, извивы души рядового российского человека.

Анекдот в его творчестве иногда поднимается до уровня глубокого обобщения. Когда герой одного монолога, вступая в борьбу с хреном у себя на огороде, поливает его кислотой, роет глубокие траншеи, заливает землю бетоном, а хрен все равно пробивается наружу, в этой гиперболической фантасмагории сквозь юмор ситуации проступает трагическая мысль о безумии жизни, тщете усилий.

Вызревание планов. Как у него возникла сама эта идея хождения во власть? Образ ли Шварценеггера витал в его воображении, как раз незадолго до евдокимовского вступления в борьбу за губернаторское кресло на Алтае победившего в своей Калифорнии? Развивалось ли представление о собственной сценической маске простоватого русского мужика, которому суждено стать народным правителем, защитником простого русского человека от корыстолюбивых политиков и хищных олигархов, раздирающих его родину на части? А может, сказалось ощущение исчерпанности артистической судьбы — над расширением репертуара он не работал, новых художественных средств не искал, повторял одни и те же байки, пел одни и те же песни. Концерт, еще концерт... Постепенно начнут остывать и зрительские восторги. На его глазах изживали себя эстрадные любимцы восьмидесятых, девяностых...

Но, думалось ему, наверное, у него должна быть иная судьба, он подлинно народный артист, он в этой стране свой среди своих, его аудитория — те самые низы, массы, из которых он сам вышел и откуда столь стремительно воспарил. Нужен новый взлет, качественно иной, в другой сфере, к другим высотам, где русскому человеку предела не положено. И те, кто столь яростно аплодируют ему в зале, столь заливисто хохочут и вместе с тем сострадают его героям, они же и поддержат его, выберут. А он, в свою очередь, так много может сделать для них, он — плоть от плоти народной, и по сей день не отрывающийся от простого человека, что ни месяц — Верхнеобское, Барнаул, друзья, соседи.

Да ведь и в самом деле можно многое сделать, подобрать хорошую команду управленцев, пусть предложат — как вытаскивать край из дыры, дать им возможность работать, самому же с верхами общаться, представительствовать, настоящему лидеру не обязательно весь день с бумагами сидеть, во все вникать... Главное — найти работников и расставить их по местам. То, что о кармане своем они забывать не будут, — дело ясное. Он и свое состояние не прочь приумножить. Жизнь есть жизнь. Но при всем при том люди при его власти должны жить лучше, чем сейчас. И они в него поверят. Он же фигура, как теперь говорят, харизматическая. Пойдет дело в крае, можно и на главную должность в стране замахнуться. Вот такой, как он есть, русский, сибирский мужик, умный, корневой, народный — президент российский.

Об этом он и Валерию Золотухину говорил, о чем сам актер на похоронах кому-то обмолвился, да и другим друзьям. Видно, эта мысль томила и мучила его и в самые трудные свои губернаторские дни, когда, казалось, все и вся ополчились на него. Вера в свою звезду не покидала его.

Планы политической карьеры окончательно вызрели в 2003-м. Уже на думских выборах того года он предполагал выдвигаться в Подмосковье от Аграрной партии. Но раздумал. Манил более высокий, чем членство в парламенте, пост. В январе 2004-го Евдокимов сообщил о намерении претендовать на пост алтайского губернатора на предстоящих в марте выборах.

Сказано было осторожно. “Пока я не делал каких-то официальных заявлений по этому поводу, но такая тема есть, — говорил артист агентству “Интерфакс”. — Ее предложили мои земляки, а потом я обдумал, осмотрелся и понял, что это вполне реальные вещи и ничего, кроме пользы, от этого не будет”.

Дополнительный стимул к стремлению на пост губернатора, говорил далее наш герой, он получил от встречи с Владимиром Путиным. Таким образом, намекалось, что пойдет он на выборы при поддержке президента, хотя впрямую этого сказано не было.

Сколько раз впоследствии на всех перипетиях губернаторской карьеры Евдокимова, во всех его конфликтах с краевым законодательным собранием пиарилась эта банная встреча с президентом, этот верховный визит в Верхнеобское, и разговор в парной и потом за сибирскими пельменями, собственноручно вместе с женой лепленными, да под водочку, как же без этого двум русским людям толковать да еще после бани... Все обыгрывалось в прессе, в разговорах и подразумевалось, что один другому сказал: “Давай, Михал Сергеич, действуй...” Но никто этого, естественно, не слышал, и сам президент никогда о своей поддержке Евдокимова — ни полслова. А наоборот, после первого тура выборов принял действовавшего губернатора Сурикова и заявил о поддержке именно его.

Но тогда, в январе, намек был сделан. Сказано было также, что окончательное решение зависит от одной очень серьезной беседы, которую Евдокимов планирует провести с теми, кто может помочь ему в избирательной кампании. А вот что касается поддержки какой-либо политической партии, о чем, естественно, спрашивали журналисты, то тут он пока не знает. Во всяком случае, об Аграрной партии речи не шло.

В результате первичная политическая заявка звучала так: и на Алтае есть силы, которые его поддерживают, и в московских верхах, а уж если быть ему губернатором, то общенародным, внепартийным — подобно тому, как общенародным, стоящим над групповыми интересами бывает президент.

На Алтае заявление Евдокимова всерьез не приняли. На третий срок должен был баллотироваться действующий губернатор Александр Александрович Суриков, крепкий властный хозяин, уверенно державший нити управления краем и располагавший на новых выборах административным ресурсом. Появление Евдокимова в качестве его соперника одни воспринимали как шутку (лидер местных коммунистов Виталий Сафронов так и сказал: “Я инициативу Евдокимова всерьез не воспринимаю... Это шутка такая просто”), а другие сулили новоявленному претенденту от силы пять—семь процентов голосов.

В окружении Сурикова даже высказывалось удовлетворение таким неожиданным шагом Евдокимова. Губернатору нужен все-таки реальный соперник, а то пойдут разговоры о профанации выборов. Много-то голосов артист не наберет, кто ж его всерьез воспримет, что он может во власти — “морда красная”, “мужик с веслом” — ему народ веселить, а не краем управлять. Тем не менее его участие создаст иллюзию реальных выборов.

Месяц прошел в слухах и разговорах. А в начале февраля Евдокимов официально зарегистрировался в крайизбиркоме, внеся денежный залог для получения статуса кандидата на пост алтайского губернатора в ходе уже идущей полным ходом избирательной кампании. К этому времени кроме Сурикова у него было еще четыре соперника: генеральный директор “Алтайэнерго” Сергей Шаба-лин, чиновник краевой администрации Владимир Никулин, бывший депутат Госдумы Владимир Семенов и некий абсолютно никому не известный стрелок вневедомственной охраны Виталий Суриков.

Появление этого последнего, явно подставного кандидата свидетельствовало о применении черных пиаровских технологий. Прием известный: выдвигается однофамилец основного кандидата, авось, сколько-то голосов на себя оттянет, всегда найдутся люди, которые одного Сурикова за другого примут.

Но что же это за регион, которым наш герой намерен был управлять?

Когда какой-нибудь знатный московский гость, выступая в Барнауле, называет жителей края алтайцами, аудитория отвечает ироническими ухмылками. Где ж вам, столичным людям, высоко живущим, далеко глядящим, знать, что алтайцы — это народность такая тюркская, в небольшом количестве живущая в одноименных горах, а мы-то, мы-то... Кто мы? По большей части русские, но есть и немцы, и украинцы, и казахи. Кто только не селился со старинных пор в этих плодородных равнинах между Алтайско-Саянскими хребтами и неоглядной казахской целиной? Это до 91-го, до ельцинского призыва к российским территориям брать суверенитета столько, сколько можно, в край входила Горно-Алтайская область с ее знаменитым Телецким озером, неописуемыми таежными красотами, пантовыми фермами, ртутными рудниками и остатками древних цивилизаций. Но в начале девяностых отделилась, стала называться Республика Алтай, всего лишь на 200 тысяч уменьшив население края, насчитывающее сейчас 2,6 миллиона человек.

В сущности, теперь это не край (краем при советской власти называли регион, в который входило еще какое-нибудь автономное образование), а область — одна из самых старых среди освоенных сибирских территорий.

С незапамятных времен сюда тянулись люди — от безземелья, от обиды на власть, от преследований религиозных или каких-либо еще. И так и расселялись на равнинных просторах, сохраняя свою этническую или духовную самобытность. До сей поры есть села старообрядцев, украинские деревни, а у немцев так даже свой национальный район имеется. Главным богатством здесь всегда считалась не нефть-кормилица, как в иных сибирских регионах, не уголь или другие дары недр, извлекаемые из глубин земных усилиями всей страны, а твердая пшеница, позволяющая выпекать лучший хлеб России. В этом смысле Алтай сродни не западносибирским заболоченным нефтеносным пространствам, а сухим и вольным раздольям Дона и Кубани. Здесь и населения сельского больше половины, и городов-миллионников нет. Самый крупный — Барнаул — на шестьсот тридцать тысяч, да Бийск — на 227. Ну, пожалуй, еще Рубцовск назовем со 160 тысячами. В них и промышленность — пищевая, химия, машиностроение. А там идут на десять—двадцать тысяч жителей райцентры — Кулунда, Змеиногорск, курортная Белокуриха, Поспелиха, Волчиха... Сибирская Русь, растратившая в переселенческом порыве, в горьких и надрывных перипетиях истории свою пассионарность и затаившаяся в нынешнем разоре и пьянстве по клочкам приусадебной земли в ожидании... Ожидании чего?

В родном для Евдокимова Смоленском районе кроме двух сельхозпредприятий, они все теперь там называются АО — акционерные общества, так вот кроме двух АО — “Колос” и птицефабрика “Смоленская”, где хозяйствуют более или менее сносно, — то есть обрабатывают землю и получают приличные по местным меркам урожаи и надои, которые окупают затраты и позволяют выплачивать колхозникам хотя бы по две-три тысячи рублей зарплаты, все остальные, включая евдокимовское село Верхнеобское, находятся в полном запустении. В АО “Нива”, где раньше доили восемьсот коров, молочный комплекс зияет выбитыми окнами и открытыми воротами. Остатки молочного стада загибаются от бескормицы, коровы дают по два-три литра молока в день — от козы можно получить больше. Дояркам начисляют по 250—300 рублей в месяц, да и те не выдают, а расплачиваются хлебом. Поля заросли сорняками, зябь не пашут, сеют кое-как. В соседнем с “Нивой” АО “Сычевка” коровы вымирают от холода и голода, здесь тоже суточный надой составляет два литра.

В краевых отчетах за 2003 год фигурировала цифра средней заработной платы на селе — полторы тысячи рублей. В тех же отчетах говорилось, что продуктивность животноводства в крае растет лишь за счет личного подсобного хозяйства. То есть около полумиллиона сельских семей на своих клочках земли размером в сорок соток и себя кормят, и еще продают городу излишки, получая хоть какие-то необходимые для жизни деньги. Но вот в фермерские хозяйства, то есть в товарные семейные предприятия, эти сельские усадьбы почти не превращаются, существуя по принципу “день продержаться да ночь простоять”. Как тут не возмечтать о народном заступнике, который разбудит эту массу, защитит от лихоимцев-начальников, от банков, у которых кредита не допросишься, а если допросишься, то под разорительный процент. О защитнике, который выведет из непонятной жестокой жизни к светлому будущему. О своем брате-мужике, кто из Ивана-дурака превратится в Ивана-царевича и укажет путь, поможет, подсобит, поймет печаль-тугу народную.

Город жил не так отчаянно бедно. Заводы, пройдя передел собственности и обретя хозяев, все-таки как-то работали, и средняя зарплата по краю была не так мизерна, как на селе, хотя также крайне мала — четыре тысячи рублей.

Элита. Край считался одним из беднейших регионов России, что, естественно, не мешало формированию элиты, сложившейся в девяностые годы под эгидой власти, на верху которой стояли люди старого закала, вышедшие из советских времен, когда они весьма успешно делали партийно-хозяйственную карьеру.

Губернатор Суриков (в просторечье “Сан Саныч”) сорок лет успешно шагал по ступенькам этой карьеры. Как приехал в край после окончания строительного института, так и пошло: прораб, начальник строительно-дорожного управления, начальник автодорожного объединения. В начале перестройки он занимает вторую должность в регионе — председателя крайисполкома, с которой плавно переходит в положение главы законодательной власти — председателя Совета народных депутатов, который затем стал называться Краевым советом народных депутатов (КСНД).

В 96-м он избирается губернатором, уступив свою позицию главного законодателя другому такому же политическому мастодонту — Александру Григорьевичу Назарчуку (в просторечье “Назар”), вернувшемуся на Алтай после хождения в высшую федеральную власть (в Москве он был ни много ни мало министром сельского хозяйства, а потом председателем комитета Госдумы по аграрным вопросам). Здесь же он свой среди своих, будучи в прошлом и секретарем райкома, и председателем “Агропромсоюза”, лидером местных аграриев. А уж, обладая московским опытом, проварившись в котле столичных интриг, на Алтае он не имел себе равных в понимании механизма власти и взаимодействия элит. Вместе с Суриковым они составляли тандем, определявший политическое равновесие и устойчивость руководства краем сверху донизу.

Это были две фигуры одного калибра, жизненного опыта, менталитета. Оба статные, подтянутые, в красивых сединах, не дающие себе физически распускаться на седьмом десятке, в хорошо сшитых строгих костюмах... Мобильность, подвешенный язык, владение современной фразеологией, прекрасная ориентация в хозяйственных вопросах на низах и в московских кулуарах наверху, отлаженные и умело поддерживаемые связи, умение держать в памяти нужную цифру и вовремя ее употребить — словом, хорошая властная, чиновничья школа.

Их окружение — им под стать. Практически все заместители губернатора имели свой большой и хорошо развитый бизнес. Есть такая не очень известная, но весьма емкая русская поговорка: “На сливанье все мед пьют”. Быть у власти и не обеспечить свою экономическую самостоятельность, да как это можно? В Краевом совете — этом местном парламенте — тоже люди не бедные. В списке их должностей, так сказать, в миру, — букет возглавляемых ими (причем это не менеджеры только, а владельцы или совладельцы) алтайских предприятий. Тут заводы пивоваренный и ликеро-водочный, асбестовых изделий, и ассоциация “Мебель Сибири”, и “Стройгаз”, “Алтайкровля”... Разумеется, и здесь кипение страстей, подковерная борьба партий и блоков, но под властной десницей Сан Саныча и Назара все это управляется, примиряется, являя миру картину некоего единодушия и стабильности.

То обстоятельство, что экономические результаты такого управления можно считать удручающими, как бы к делу не шло. Главное-то — стабильность. А показатели, что ж, и в других местах люди не благоденствуют. Да и здесь, как посмотреть. По статистическим отчетам наблюдался даже некоторый рост показателей. Так, по официальному отчету за 2003 год производство молока немного возросло, по сравнению с уровнем предыдущего года составило 101,4 процента. Однако если брать без учета личного стада, только на сельхозпредприятиях, то оно снизилось до 94, 6 процента. Получается, все дело именно в том, как посмотреть. Если забыть об отчаянных усилиях крестьянской семьи, которой в условиях безработицы ничего не остается, кроме как заводить вторую корову и продавать молоко, то все в крае нормально — есть рост производства.

А когда незадолго перед губернаторскими выборами краевые власти, как бы отвечая соперникам Сурикова на упреки в плохом хозяйствовании, распространили статистические данные о развитии экономики края за 1997—2003 годы — время властвования Сан Саныча, так и вовсе оказался рост по всем показателям. Физический объем и промышленного и сельскохозяйственного производства вырос более чем на 45 процентов. Инвестиции в основной капитал в физическом объеме увеличились почти вдвое. Реальные денежные доходы населения возросли за семь лет на 28 процентов. Все это заставляло вспоминать старый советский анекдот: “Что постоянно растет, а мы этого не замечаем?” “Народное благосостояние”.

Так край и жил, стабильно и относительно спокойно под отеческим попечением опытных начальников, которые сообщали, правда, о неощущаемых народом, однако уже состоявшихся, по их мнению, успехах и сулили дальнейшее благоденствие. Перед самыми выборами, в январе 2004-го, суриковская администрация приняла довольно объемистый, на 116 страниц документ, в котором рассказывалось о стратегии развития региона до 2010 года. Внутренний региональный продукт должен был вырасти в два раза, а реальная заработная плата превысить девять тысяч рублей. Обещаны были запуск в эксплуатацию рудников полиметаллических руд, горно-обогатительных комбинатов, разведка месторождений рудного золота, глубинная переработка древесины, строительство дорог и многое другое, что должно было дать краю новую жизнь.

На этом фоне реальной бедности и виртуальных благодеяний, жесткой власти и устоявшегося взаимодействия элит появление Евдокимова с его маской народного юмориста, превращающейся в обличье народного губернатора, вызывало у верхов оторопь, а у низов — смесь надежды с иронией. Для одних в этих низах звучала старая украинская присказка — “Хай гирше да инше”, другие считали, что хуже быть не может, а вот лучше — надо посмотреть, третьим импонировал этот человек, неожиданно сам вынырнувший из низов, а теперь во всеоружии артистической славы заявлявший, что готов все силы отдать ради того, чтобы его землякам жилось лучше.

Но как он мог появиться на местной политической арене, что стояло за его вызовом, брошенным старой власти?

Кто стоит? Кто стоит за Евдокимовым? Этот вопрос в течение всей выборной кампании, да и потом, месяцы спустя, занимал многих и на Алтае, и за его пределами. Каких только предположений не строилось, каких только версий не выдвигалось. Политологи, журналисты, специалисты по избирательным технологиям словно соревновались друг с другом в политической проницательности, выдвигая наиболее аргументированные и правдоподобные схемы.

На интернет-форуме ведущего алтайского политолога, профессора местного университета Юрия Георгиевича Чернышева, выдвигалась версия о причастности к финансированию избирательной кампании Евдокимова владельца Уральской горно-металлургической корпорации Искандера Махмудова.

Отрабатывался и чубайсовский след. Здесь учитывалось то обстоятельство, что у Сурикова был конфликт с руководством РАО “ЕЭС”, начавшийся еще в период обсуждения реформы российской электроэнергетики, и делался вывод о поддержке Евдокимова, с тем чтобы не допустить избрания Сурикова. Правда, многим аналитикам такая версия представлялась сомнительной с учетом того, как непрофессионально и с явными сбоями в финансировании проходила избирательная кампания Евдокимова. При могущественной поддержке РАО с ее огромными средствами и достаточно серьезными, искушенными в политической борьбе руководителями соответствующих служб этого бы не произошло.

Правдоподобным представляется и другой вариант, который выдвигали достаточно серьезные аналитики. Избирательная кампания Евдокимова — во всяком случае, первый тур выборов — финансировалась, что называется, на “медные деньги”. То есть артист мог пойти с шапкой по кругу среди своих друзей, среди которых было немало бизнесменов отнюдь не олигархического уровня, но таких, для которых пожертвовать сотню-другую тысяч долларов под “красивую идею”, имея в виду и свои собственные грядущие выгоды, было вполне возможным. Среди выгод же могло быть обещание благоприятного режима при проникновении на алтайский рынок, на который попасть просто так, когда все схвачено и поделено, не так-то просто.

Эту версию подтверждал известный политтехнолог, в прошлом либеральный политик Михаил Малютин, который был приглашен в избирательный штаб Евдокимова после первого тура выборов. Выступая уже после победы своего принципала в дискуссионном клубе экспертного сообщества региона (есть в Барнауле такой клуб), он с видимой откровенностью сказал: “На вопрос, кто за ними стоит, люди из штаба Евдокимова абсолютно честно отвечали — лично Михаил Сергеевич, а также родственники и знакомые. То есть все средства давались в последний момент под честное слово, в микроскопических масштабах и вся кампания имела такой характер”.

Правда, “микроскопические масштабы” — понятие относительное. Специалисты по избирательным технологиям, оценивая затраты, необходимые для проведения первого этапа кампании, называли цифру, как минимум, в один-полтора миллиона долларов. Но не будем придираться к словам, возможно, для кого-то эти деньги, когда речь идет о таком масштабном мероприятии, как выборы губернатора края, — сумма микроскопическая.

Классика “черного пиара”. В начале февраля Евдокимов пришел в краевую избирательную комиссию с тем, чтобы зарегистрироваться как официальный кандидат на пост губернатора Алтайского края. По действующим правилам он должен был внести залог в полтора миллиона рублей или предоставить 20 тысяч подписей местных жителей, поддерживающих его выдвижение. В приемной он встретился с другим претендентом на губернаторскую должность — неким Виталием Суриковым из Ростова-на-Дону, где тот работал стрелком вневедомственной охраны.

Не знаем уж, приглядывался ли наш герой к этому неприметному молодому человеку, которому суждено было сыграть роковую роль в его судьбе, или просто скользнул равнодушным взглядом. Скорее всего — первое, ибо Евдокимов был человеком с воображением, и этот его конкурент не мог не привлечь его внимание. Но как бы он заинтересовал его, если бы Евдокимов знал, что месяц спустя этот неприметный парень отправит губернатора Алтайского края во второй тур голосования, а еще две недели спустя — в отставку. Да-да, именно так и получилось, когда этот стрелок оттянул на себя три процента голосов, ровно столько, сколько Сурикову не хватило для победы в первом туре, в результате чего состоялся второй тур, где победил Евдокимов.

Уже после окончания избирательной кампании одна ростовская газета с показным простодушием будет одолевать своего земляка Виталия Сурикова вопросом, откуда у него, простого вохровца, оказались полтора миллиона рублей, внесенных им в залог перед выборами. И он будет отмалчиваться, стоять как партизан на допросе. “Где взял, где взял? Купил!”. И еще та же газета будет удивляться легкомыслию команды алтайского губернатора, которая допустила-таки регистрацию в одном и том же округе его однофамильца. Ведь способов отказа неугодному кандидату полно, и их успешно демонстрируют на просторах нашей родины чудесной — от проверки законности поступления средств залога до отказа регистрации под каким-нибудь пустяковым поводом за несколько дней до выборов и отправки незадачливого кандидата сначала в краевой, а затем в Верховный суд. Так ведь понадеялись на беспроигрышность ситуации. Зачем ловчить — и так победим. А ведь могли зарегистрировать еще троих Евдокимовых, пусть избиратель разбирается, за кого ему голосовать?

Кто “породил” Виталия Сурикова? Нужнее всего это было команде Евдокимова, хотя в то время она только начинала свою работу.

Первые залпы. 24 февраля прозвучал первый залп. Нанятые евдокимовской командой агитаторы пошли по квартирам в Барнауле, вручая листовки. Никакого вброса в почтовый ящик. Звонок в дверь, вручение листовки с коротким агитнапутствием. Правда, действующая администрация сделала упреждающий маневр. Главное управление внутренних дел края предупредило жителей, чтобы двери на звонки агитаторов не открывали — могут проникнуть квартирные воры. Ну что ж, на войне как на войне.

Тем не менее в листовке содержалось первое сколько-нибудь внятное изложение программы Евдокимова. Внятность эта, правда, была относительная. Под заголовком “С сердцем, разорванным в клочья” (имелось в виду, что сердце нашего героя разрывается при виде безобразий, которые творятся на его родимой алтайской земле) публиковалось предвыборное интервью кандидата и критическая статья в адрес Сурикова, который именовался “Алтай-баши” и обвинялся в создании в регионе ситуации застоя. А на следующий день Евдокимов отбыл в предвыборное турне по краю.

И пошло-поехало. 1 марта на стенах домов в “спальных” районах Барнаула появились лаконичные броские листовки: контур карты края и на ней крупная надпись в рамке: “Продаю. Суриков”.

Губернатор тоже не отмалчивается. Крайстат распространяет сводку о развитии экономики за период суриковского правления — рост по всем показателям. А сам Сан Саныч отправляется в Алтайский университет, где рассказывает студентам о трудоустройстве специалистов с высшим образованием, планируемых программах по поддержке молодых семей, по-отечески советуя аудитории: “Рожайте больше! Чтобы было кому в вузы поступать... Так что будем решать этот вопрос обоюдно: мы — административно, вы — человечески”. На вопрос же об отношении к своему политическому сопернику ответ иронически снисходительный: “Я лично знаком с Михаилом Сергеевичем и не понимаю, зачем он участвует в выборах. Каждый должен заниматься своим делом. Я тоже знаю президента, тоже мылся с ним в бане — и что? И генералов российских почти всех знаю. Такие знакомства помогают в управлении краем — для этого должно в голове что-нибудь быть”.

Проводившиеся социологические опросы, результаты которых попадали на стол Сурикова, все еще звучали для него достаточно успокоительно. Конечно, речь шла уже не о пяти—семи процентах голосов, которые сулили артисту в самом начале кампании. Специалисты Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ) предсказывали Сурикову 68 процентов, а Евдокимову — 9,2 процента. Правда, неделю спустя социологи Алтайского университета, работавшие по заказу суриковского штаба, дали иные цифры: Суриков — 60, Евдокимов — 20 процентов. Популярность артиста явно выросла в Бийской зоне, где его штаб действовал активно.

Штаб. Между тем этому штабу приходилось нелегко. Возглавлял его Николай Ермолов — человек в Барнауле совершенно неизвестный, прибывший из Краснодарского края, где он, судя по всему, приобрел немалый чиновный опыт. В свои пятьдесят лет он имел два высших образования — инженерное и заочное юридическое — и сначала делал карьеру обычного советского функционера — с инженерной работы на партийную — зав. агитпропом одного из краснодарских райкомов, секретарь крайкома отраслевого профсоюза нефтяников, но затем вовремя перескочил на новую чиновную орбиту — руководитель аппарата мэрии Краснодара, заместитель мэра Новороссийска, зам. директора департамента краевой краснодарской администрации...

Где его отыскал Евдокимов, почему пригласил быть начальником своего избирательного штаба, что в случае победы сулило вице-губернаторскую
должность, — никто толком не знал. Скорее всего, познакомились они через Баклицкого, бывшего вице-губернатора Краснодарского края, который в нашем дальнейшем повествовании будет играть немаловажную роль. А с Баклицким наш герой в свою очередь познакомился едва ли не в самолете, и за краткое время полета они сошлись, прониклись друг к другу симпатией. Вот так оно и велось при формировании команды: с кем-то познакомился в самолете, кто-то кого-то порекомендовал. А ведь этим людям предстояло становиться руководителями
края — целого государства с населением в два с половиной миллиона.

Когда Евдокимова на предвыборных собраниях спрашивали, кто же все-таки войдет в его команду, он иногда отвечал: “Вы ж все равно не знаете этих людей: ну, Иван Иванович, ну, Петр Петрович, но одно я вам обещаю: березовских там не будет”. Березовских там и в самом деле не было. Но старый друг и однокашник по Новосибирскому кооперативному институту Василий Борматов был. Бросил все свои дела в Новосибирске, где у него имелось мясоперерабатывающее предприятие, прилетел в Барнаул и находился с Евдокимовым неотлучно, ездил вместе с ним по районам, сидел рядом на избирательных собраниях, подсказывал ответы на непростые вопросы, а иногда и сам отвечал, выручая друга из затруднительного положения.

Помогали и друзья, обретенные уже в артистической жизни. Александр Михайлов — сосед по подмосковной даче так выступал на митингах, так агитировал за подлинно русского народного губернатора, что самого Евдокимова аж слеза прошибала. И футболист знаменитый из “Спартака”, Евгений Ловчев, тоже ездил и говорил умно и складно. Правда, как-то выйдя после выступления за кулисы, сказал в некотором недоумении: “Неужели на одной популярности можно стать губернатором?”. И добавил задумчиво: “У меня популярность не меньше”.

Но, конечно, вся повседневная текущая работа лежала на Ермолове.

Действовал он со своей командой особенно на первых порах несколько необычно — как бы избегая всякой публичности, скрывая от прессы не только информацию о действиях кандидата — его поездках, встречах с избирателями, — но даже и фамилии членов штаба. Лишь в самом конце февраля в интернете появился официальный сайт Евдокимова, но и там были лишь биографические материалы о нем, достаточно общая программа кандидата и агитационная статья из листовки. От объявленных первоначально публичных программ, таких как общение претендента на пост губернатора с представителями различных групп местной элиты, создание площадки для контактов с журналистами, штаб отказался. О причинах такой сдержанности можно догадываться. Кандидат при всем своем артистическом опыте терялся при публичных выступлениях, не всегда мог ответить даже на несложный вопрос и вообще выказывал себя мягкой и чувствительной натурой, словом, не мог на публике держать удар.

Что бы там ни было, как ни соревновались кандидаты в различных фокусах черного пиара, как ни обвиняли друг друга, а дата выборов приблизилась — 14 марта. Результаты их были такими, что в первых же аналитических обзорах заговорили о том, что политическая конфигурация региона находится на грани разрушения. Стояло же за этой красивой и туманной фразой вот что: Александр Суриков получил 47,5 процента голосов, Михаил Евдокимов — 39,5, Сергей Шабалин — 4,3, против всех — 3,1, Виталий Суриков — 2,8, Владимир Никулин и Владимир Семенов — менее чем по одному проценту. Коль скоро ни один из претендентов не набрал половины голосов, предстоял второй тур, в котором оставались уже только два кандидата — Суриков и Евдокимов.

Господин Народ. Второй тур должен был состояться 5 апреля. И эти три весенние недели стали временем наивысшей общественной активности в жизни региона. Волна политических страстей затопила край, охватывая, разумеется, не все его население, а тот самый городской интеллигентско-люмпенский слой, который в России всегда определяет отношение народа к власти.

В стрессовые моменты истории представители этого слоя, выходя на улицы, стимулируют волнения, приводящие к революции, будь то 17-го или 91-го года. Здесь же был стресс местного масштаба, когда недовольство жизнью, сублимированное в канал предвыборной полемики, подхлестнутое призывами Евдокимова, бьющими на самые чувствительные струны масс, выливалось подчас в яростный крик.

Местная пресса и телевидение, в значительной мере ангажированные властью за восемь лет суриковского правления, не могли дать выход этим эмоциям, но ведь были заборы, стены домов, на которых писалось и клеилось помимо того, что выходило из избирательных штабов кандидатов, свое, выплеснутое из глубин сознания. Так, например, поверх типографского текста листовки с евдокимовским призывом “Дожмем, мужики!” кто-то писал свой текст: “Люди! Вы видите, как напугано старое руководство тем, что его оторвут от кормушки, мы уже восемь лет живем обещаниями Сурикова. Нам дан шанс изменить жизнь”.

То, что не проходило, не могло пройти через газетные страницы, через телевизионный экран, что не умещалось на заборе или не входило в формат митинга и демонстрации, выплескивалось на интернетовские форумы.

Конечно, компьютер еще далеко не стал предметом первой необходимости в алтайской семье. Но в Барнауле с его шестью вузами, и в том числе университетом, театрами, заводами, клубами, со сформировавшимся средним слоем и научной, инженерной, гуманитарной средой, которая за пятнадцать постсоветских лет привыкла ко многому такому, что в советские времена казалось невозможным, виртуальный мир существовал и жил по своим законам.

Число посетителей четырех медийных площадок, находящихся в состоянии свободной дискуссии о ходе выборов, доходило до пяти тысяч ежедневно. Сайт алтайского информационного агентства “Банкфакс”, представляющий собой ежедневное интернетовское издание, посещали от двух до трех тысяч человек. И самым интересным на этой медийной площади представляется форум — читательское слово, комментирующее ту или иную информацию или статью. Нередко анонимное, но свободное, выразительное, сочное, острое... Это уж в самом деле Господин Народ говорит. И сколько боли и ярости, а подчас и печали в его речах. После заметки о начале вторжения московских, кузбасских и новосибирских олигархов в один из районов республики Алтай, отделившейся от края автономии, человек, подписавшийся как “Озабоченный из города Барнаула”, воскликнул: “Господи! Пошли нам хоть какого-нибудь, пусть засраного олигарха! Пусть он все купит! Может, появятся рабочие места и деньги на нормальную жизнь? Может, наших воров если не посадит, то хоть разгонит к чертовой матери!”

Свободная дискуссия. Поток комментариев, аналитических обзоров, посвященных новой политической конфигурации региона, пошел сразу же после первого тура. Первым откликнулся зав. кафедрой всеобщей истории и международных отношений Алтайского университета и одновременно директор Алтайской школы политических исследований (АШПИ) Юрий Георгиевич Чернышев. Он воспринял ошеломительный успех Евдокимова как следствие неготовности к вызову команды Сурикова. За время его губернаторства, писал Чернышев, корабль власти “оброс ракушками”, сложились устойчивые номенклатурные кланы, не осталось легальной оппозиции, независимых СМИ и партий, которые осмеливались бы хоть на какую-либо критику. Таким образом, результат первого тура — не столько заслуга самого Евдокимова, сколько следствие протеста людей против застоя, всевластия чиновников.

Чернышев первым произнес слова, которые впоследствии будут многажды муссироваться и в центральных, и в местных СМИ — “протестное голосование”. Вместе с тем он считал, что Евдокимов воздействует не столько на разум, сколько на чувства людей. В подтексте здесь звучал упрек в популизме, который также впоследствии не раз будет высказываться в адрес Евдокимова.

Аналитика беспокоила также декларативность программы “народного губернатора” и неясность того, какая команда за ним стоит. Это занимало всех, ведь структуры, поддерживающие претендента на губернаторский пост, в случае его победы захотят удовлетворения своих экономических интересов, что чревато новой дележкой пирога и конфликтом элит.

Чернышеву, который в качестве главы АШПИ, входящей в шестьдесят самых известных консалтинговых организаций России, претендовал на статус лидера местной политологической школы, сам бог велел первому оценить ситуацию. А несколько дней спустя на интернет-форуме АШПИ идет уже свободная дискуссия на эту тему. Участники ее анонимны, но тон задает известный местный журналист, обозреватель весьма популярной газеты “Свободный курс” Дмирий Негреев.

Евдокимов вызывает у него явное неприятие. Почему никто не задумался, говорит он, что голосует за артиста, а не за опытного политика, руководителя? Артист может сыграть любую роль, хоть губернатора, хоть президента. Сыграть, но не быть. Выступать на сцене и руководить краем — это разные вещи. И не надо говорить про Шварценеггера. В Америке функции губернатора совсем иные и ситуация в экономике другая, проблемы не те, что у нас.

И другую тень Негреев не мог не потревожить в своих сопоставлениях “нашего Мишани” с его зарубежными аналогами — Рейгана. Не только ведь “сибирский Шварценеггер” висело в воздухе, но и другое, более высокое — “русский Рейган”. Может, уже и намекал кому-то Евдокимов, что потом подтверждал кое-кто из близких друзей, — о грядущем замахе на президентское кресло. Или как-то вычислялся этот его неуемный харизматический замах. Но только Негреев специально останавливается на биографии президента США. Окончил колледж, работал спортивным комментатором на радио. Потом был не только актером, но и профсоюзным деятелем — президентом профсоюза киноактеров, сотрудничал с “Дженерал электрик”, состоял сначала в демократической, а потом в республиканской партии, занимался партийной работой и только затем, накопив огромный политический опыт, стал сначала губернатором Калифорнии, а затем — президентом. К своему политическому взлету он готовился лет тридцать. А наш-то что? Прямо со сцены — в губернаторский кабинет?

Для Негреева Евдокимов — совсем неподходящая фигура и даже эстетически. Пусть хоть и давно живет в Москве, корни у него деревенские и представления патриархальные. Так и проступало здесь презрение к этому Ивану-дураку, колхознику, “морде красной”. Словно сливались в одно целое сценическая маска артиста и его человеческий образ. И когда заступник евдокимовский на интернет-форуме в ответ кричит: “Да что вы прицепились к имиджу Евдокимова — “шут”, “артист”. Не в профессии дело!” — Негреев чеканно отвечает: “Я настаиваю на том, что Евдокимов — артист, за которым стоит режиссер. Режиссер этот хочет за несколько миллионов долларов, потраченных на выборы, приобрести целый край. Прежде всего интересуют поставки угля, полиметаллы, зерно и, конечно, бюджет. Так что если при Сурикове — застой, то при Евдокимове будет просто разворовывание, вполне возможно, за его спиной. Умный человек, образованный, способный мыслить вне жалких категорий “поспать”, “пожрать” да “развлечься”, — никогда не будет голосовать за Евдокимова”.

— Посмотрите на результаты выборов, — отвечают Негрееву. — За Евдокимова проголосовал Барнаул, город, который живет намного лучше села, но, как следует из результатов голосования, хочет жить еще лучше. Город, где по сравнению с деревней намного меньше людей живет на уровне “поспать”, “пожрать” да “развлечься”. А за Сурикова проголосовала забитая деревня, которой он восемь лет обещает, что она будет жить лучше. А она живет только хуже и хуже.

Вот это и было самым парадоксальным. За Евдокимова голосовали не степные сельские районы, к которым он, казалось бы, апеллировал в первую очередь, а Барнаул, Бийск. Город отторг Сурикова, утомленный чиновничьим произволом, коррупцией, запахом застоя, исходившим от суриковской команды, город готов был поверить туманным обещаниям и обличительному пафосу Евдокимова.

А он продолжал обещать и обличать. Вот что содержалось в евдокимовском заявлении по итогам первого тура: “Важнейшим результатом выборов считаю первое за многие годы голосование, когда действующей власти не дали решить все вопросы о власти заранее, без учета мнения избирателей. Не суды, не закулисные переговоры, не держатели административного аппарата, а сами люди определяли, кто будет руководить краем... Мои избиратели поддержали не просто Евдокимова. Мои друзья и соратники прямо заявили: “Власть, ты перестала замечать простых людей; власть, ты забыла, кто дал тебе твои полномочия, зарплаты, казенные машины; власть, однажды ты возненавидела тех, кто зависит от тебя”. Протест избирателей Евдокимова не был направлен против какой-то отдельной неприятной черты на лике администрации края. Мы голосовали против сложившегося в регионе унизительного отношения к людям. Мы голосовали против барства и беспамятства властной элиты”.

И, конечно, не мог не процитировать Высоцкого: “Как спел когда-то Владимир Семенович Высоцкий: “Нет, ребята, все не так, все не так, как надо”. И далее обещание в обычном евдокимовском духе: “Изменим, выстроим заново”. Что изменим, как изменим? Там увидим, главное — изменим.

Несмотря ни на что. Результаты повторных выборов были таковы. За Евдокимова проголосовали 49,5 процента избирателей, что составляло 532 тысячи голосов. За Сурикова — 46,3 — 532 тысячи. Таким образом, несмотря на то, что действовавшего губернатора поддерживали все главные партии — от “Яблока” до “Единой России” — и сам президент, несмотря на усилия московских пиарщиков, на все предвыборные обещания Сурикова, на все попытки дискредитировать соперника и даже на неопределенность программы Евдокимова и смутность его обещаний, он победил на волне протеста против старой власти. Как и в первом туре за него проголосовали почти все алтайские города, а среди сельских
районов — предгорная зона, немецкие поселения. Сурикова же поддержали преимущественно районы степной сельской зоны.

Газета “Новая жизнь Алтая” так комментировала итоги выборов: “На Алтае наступила новая жизнь. Мы не знаем — лучше это или хуже, но уж точно — новая. Избрание Сурикова сулило нам только путь в болото. Избрание Евдокимова дает шанс на три пути. 1. Если М.С. не сумеет совладать с действующей бюрократией, то — болото. 2. Привезет команду заезжих безответственных гастролеров, то вероятна пропасть. 3-й путь — восстановление гражданского общества на Алтае. А уж этот путь зависит от нас с вами, жители края”.

Надежды, пророчества, попытки заглянуть в будущее, радость с горечью пополам — как это характерно для России. Восемь лет назад Суриков точно так же победил своего предшественника Льва Коршунова с отрывом в три процента голосов. Тогда его поддерживали левые — коммунисты, аграрии. В крае ощущалась усталость от “разгула демократии”, хотелось твердой руки, властвования реального политика, вышедшего из советской элиты. И тоже были надежды, попытки заглянуть в будущее...

А Господин Народ аплодировал, гневался, иронизировал, рассуждал.

Ученица из города Барнаул: “Ура-а-а-а! Мишка победил! Наконец-то нормальный человек у нас будет!”

Консерватор: “Теперь в нашем крае будет полный “Аншлаг”. Обхохочемся...”

Сергей из города Заринск: “Я в шоке! О чем мы думали, когда выбирали?”

Интересен комментарий Евгения из Барнаула: “В Барнауле проголосовали за Евдокимова, а деревня больше дала Сурикову. Неужели в Барнауле народ настолько глупый, что не понимает — не в Сурикове было дело. Дело было как раз в том, что Саныча как раз и избрали, чтобы предотвратить полный крах края после Коршунова, который теперь целует Евдокимова. А то, что Барнаул стал жить хуже с точки зрения бюджета, понять еще проще. Путин, чтобы нагнуть региональную власть, не только поставил семь сатрапов, но и ограбил местные бюджеты, переведя львиную долю налоговых поступлений в центр. Теперь главный бюджет страны в профиците, а местные — в заднице. Барнаул, собирай он налоги на свои нужды по старой схеме, оставался бы городом-донором и дальше. На себя бы зарабатывал и еще краю бы отстегивал. А теперь Барнаул стал просить у края, который сам просил у Москвы. Вот и вся незадача... А что было Шурику поднимать? Вы географию края не поленитесь проштудировать. Как у нас тут не хотели нормальной промышленности первые секретари. Умные, блин, а дальше телевизора с пьяными ролями Миши носа не сунете”.

Андрей Блем: “Сегодня начальник одного из отделов администрации края в телефонном разговоре сказал об итогах выборов: “Да вы что, мы ждали этого тринадцать лет”. Те, кто еще вчера называл Евдокимова шаманом, сегодня льют помои на его предшественника. Вот он результат нашего протестного голосования: все наше чиновничество и так называемая “элита” залижет и нового губернатора. Спасибо Сурикову, что не было фальсификации выборов”.

Эта последняя фраза особенно многозначительна. Оно и в самом деле: мог ведь губернатор и фальсифицировать выборы, и опротестовать их результаты, и многое еще чего мог в предвыборный-то период, пока власть была у него. Но смирился, признал поражение, отдал бразды правления. Что ж, говорит Андрей Блем, видимо, привыкший к политическим нравам нашего отечества, честь ему за это и хвала.

Инаугурация. 14 апреля с утра вокруг Барнаульского театра драмы — оцепление. Прохожие идут мимо милицейских кордонов, кто с добродушной, кто с иронической улыбкой — ну как же, как же, понятно, знаем — праздник местного разлива — Мишаня официально в должность вступает — инаугурация. Слово трудное, заграничное, кто пообразованнее может и в словарь заглянуть — от латинского inauguro — “посвящаю” — “торжественная процедура вступления в должность главы государства”. Вроде как коронация. Только вместо миропомазания высшим церковным иерархом — вручение председателем краевого ЦИКа Ольгой Агафоновой губернаторского удостоверения. Но еще и присяга служить верно и честно. Поздравления от соседних властителей. Знать местная (под тысячу человек собралось в театре) аплодирует, приветствует, заверяет в преданности, словно и забыв о вчерашних раздорах, о клятвах верности предыдущему хозяину. Вон на последовавшем вслед за официальной частью банкете протискивается с рюмкой в руках к инаугуранту милицейский генерал Владимир Вальков — чокнуться, поздравить, доброе слово сказать, словно это и не его люди по его же приказу две недели назад задерживали неподалеку от Заринска грузовики с евдокимовскими листовками. Но что теперь об этом вспоминать. Как говорится в современных фильмах о мафии — “Ничего личного — бизнес”.

А сам наш герой в этот свой звездный час (это потом наступят будни, политические свары, обиды, а пока — триумф, радость победы) и речи говорит умные, взвешенные о необходимости “развивать производство, исторически и экономически приспособленное к условиям нашего края”, о том, что краю нужны “честные, энергичные хозяйственники-патриоты” (каждое его слово тут же толкуется в поисках подтекстов аудиторией, привыкшей угадывать мысли и намерения начальников, искать тайные смыслы в их речах), да и расхаживает с рюмкой по залу, подходя к кому надо и чокаясь с кем надо, как и положено радушному хозяину.

Вот они втроем стоят с рюмками водки “Алтай” — губернатор, Лапшин Михаил Иванович, президент республики Алтай, которую и соседней даже не назовешь, так долго была она частью неотъемлемой края (об обратном воссоединении — любимой затее всех алтайских губернаторов — лучше не заговаривать, не сыпать соль на раны Михаила Ивановича) да Назарчук, пока еще первый друг и союзник евдокимовский. Чокаются, улыбаются задушевно — два старых агрария — основателя этой партии, да неофит Евдокимов, тоже по духу своему и происхождению сельский человек. Вон как, по замечаниям наблюдателей, прорывались в его речи нотки приверженности к традиционным сельским методам хозяйствования, так что даже у некоторых ассоциации с учением Чаянова, этого теоретика семейного крестьянского хозяйства, появлялись. Но иди-пойми, насколько у него это искренне, ведь он артист да и заготовки к речам ему, поди, командой пишутся.

Но собравшихся на инаугурацию волнует не только, что сказал новый хозяин края, но и то, кто приехал на торжество, а еще больше — кто не приехал. Поговаривали, что Сам может прибыть, спустившись с кремлевских высот, как когда-то приезжал в Верхнеобское — париться да пельмени кушать. Вот и тут, мнилось, уж коль скоро выиграл не поддержанный им Суриков, так лучше бы сделать хорошую мину при плохой игре и санкционировать своим визитом выбор народный. Нет, не только Сам не прибыл, но и полпред президента по Сибирскому округу не почтил своим присутствием торжество, а прислал зама Анатолия Щербинина. Не было и Амана Тулеева, и даже, как будто, поздравление от его имени не зачитывалось. Тоже знак нескладывающихся отношений. Зато среди тех, кто был, оказался Леонид Гозман, член правления РАО “ЕЭС”, отвечающий за политические проекты Чубайса. Он, когда выступал, обратив внимание на то, что в крае работает один из лучших директоров РАО Сергей Шебалин, тут, как говорил классик, “по большевикам прошло рыданье”: так, стало быть, все-таки Чубайс — шепотком пошло, — стало быть, его люди спонсировали второй этап евдокимовской кампании. Но опять же, как говорится, со свечкой никто не стоял.

Правда, тревога, которую ощутил зал, на минуточку подумавший, что новый губернатор пытается их усадить в одну лодку с Чубайсом, сменилась радостным умилением, возникшим, когда тот же губернатор в ответ на исполнение песен своим другом-композитором решил спеть сам. О чем он пел? Слышавшие излагали смутно — что-то про Алтай, Барнаул, про то, как хорошо пропустить рюмочку “Почтенной”... Тут уж единым выдохом ощущалось: “Свой, родной...”

Вот так оно и гулялось — речи и песни, подарки и тосты... Инаугурация.

Расплата по долгам. Первые шаги евдокимовской администрации вызывали ощущение неуверенности. Тем не менее действовать все-таки приходилось. Здесь как на войне: стоять на месте нельзя — или отступать или наступать.

7 мая был подведен итог конкурса на поставку в край угля и мазута. При Сурикове список победителей обычно возглавляла фирма “Сибирьэнергоуглеснаб” (СУЭС), считавшаяся близкой к губернатору. Теперь этот список возглавила “Сибирская угольная энергетическая компания” (СУЭК). Речь шла о более чем миллионе тонн угля, оплачиваемого из краевого бюджета. И естественно, что такая смена фаворита породила разговоры о расплате по предвыборным долгам.

Разумеется, все было обставлено пристойно: исключение компании объяснялось тем, что она якобы поставляла некачественный уголь. На что СУЭС представил документально подтвержденные рекламации лишь на две с половиной тысяч тонн угля из поставленных 1,1 миллиона тонн и заявления администраций почти всех районов и городов края о том, что они хотели бы продолжения сотрудничества с компанией. Более того, СУЭС обратилась в краевой арбитражный суд с требованием пересмотреть результаты конкурса, и получалось, что теперь впредь до решения суда накладывался мораторий на закупку угля.

Наступал июнь, противоборство фирм и чиновничьи игры продолжались, и районы края рисковали оказаться на зиму без угля. Но оставим пока этот сюжет. Он еще будет развиваться в нашем повествовании ближе к зиме. Когда Рубцовск, замерзая, начнет взывать о помощи, Евдокимову и его команде не раз икнется этот фаворитизм, казавшийся весной достаточно невинным — ну, подумаешь, отдали право на поставку угля не той, так другой фирме.

Одновременно разворачивалась и другая история, также укладывавшаяся в общественном сознании под рубрикой “расплата по долгам”... Начиналась она, как исторический роман (впрочем, с некоторой примесью криминального жанра), с той трехсотлетней давности поры, когда знаменитый заводчик Акинфий Демидов добывал благородные металлы на Алтае и даже, как показывали недавно в одном историческом сериале, дарил императрице Анне Иоанновне монеты, отчеканенные из алтайского серебра.

Возрождение демидовских традиций вылилось на излете советской поры в разведку в регионе полиметаллических руд, запасы которых, по оценкам геологов, составляли 55 миллионов тонн. Так что не так уж беден оказывался полезными ископаемыми Алтай, не без зависти поглядывавший на соседние сибирские регионы и не находивший, чем гордиться перед ними — разве что твердыми пшеницами.

Пробные разработки начали делать в середине девяностых в районе Рубцовска. Но потом рудник приватизировали, забросили, начали растаскивать оборудование, и в конце концов его за три четверти миллиона долларов купила некая компания “Сибирь-полиметаллы”, за которой стояли какие-то зарубежные деньги. Потом уже в суриковский период вокруг месторождений шло какое-то трепыхание, в результате которого эта самая “Сибирь-полиметаллы” получила эксклюзивное право на разработку не только Рубцовского, но и других месторождений — Зареченского, Кораблихинского — при том что пять процентов акций оставалось у администрации края.

Однако движение собственности в рамках этого проекта проходило все время, хотя и достаточно потаенно, и интерес к нему первых лиц края был постоянный. Суриков приезжал на Рубцовский рудник за месяц перед выборами, еще будучи уверенным, что его властвование продлится. Евдокимовский визит туда же намечался сразу же после победы. Но в тот день было наводнение в Тальменке, и на рудник пришлось поехать Николаю Ермолову, назначенному уже к этому времени вице-губернатором. Побывав там, он заявил, что власти края начинают переговоры о привлечении к разработке месторождения нового инвестора.
Какого — вице-губернатор не говорил, но в крае стала распространяться информация о причастности к проекту известного олигарха, владельца Уральской горно-металлургической компании Искандера Махмудова, уже контролирующего крупнейшее на Алтае промышленное предприятие — “Алтай-кокс”.

Дальше ситуация уходит за кулисы, но в сентябре она снова выходит на авансцену. Именно тогда становится известным, что краевой Фонд госимущества передал пятипроцентный пакет полиметаллических акций, принадлежащий администрации, в управление некому закрытому акционерному обществу “Полиметалл”, связанному с Уральской горно-металлургической компанией и уже управляющему 45,4 процента акций “Сибирь-полиметаллы”. Казалось бы, зачем Махмудову эти пять процентов? Но будучи добавленными к 45,4 процента, они составляют контрольный пакет и дают возможность “медному королю” России (а именно так называют этого олигарха) единолично начинать разработку алтайских месторождений полиметаллов.

Этот современный Акинфий Демидов еще при Сурикове присматривался к алтайским полиметаллам, но у губернатора, судя по всему, имелись свои виды на разработку месторождений. Пришлось посодействовать его смещению, и благодарный Евдокимов в долгу не остался.

В пользу этой версии говорило и то обстоятельство, что Махмудов подарил краю более двухсот машин “Скорой помощи” общей стоимостью в 46 миллионов рублей. Евдокимов с помпой раздавал их по районам, не отвечая на вопросы, в чем причины такой щедрости олигарха.

Господин Народ комментировал эту акцию так: “При Сурикове все сдали бы с откатом в кармане. При этом никто бы ничего и не знал. Людям сказали бы, что реализуется очередной грандиозный проект, в котором так нуждается наш край. Интересно то, что если бы Евдокимов украл эти деньги, то вонь из СМИ была бы точно такая же, как и сейчас. Украл — плохо, подарил — еще хуже”.

Этому полемисту, подписавшемуся “Ва банк”, оппонирует другой, назвавший себя Сергеем. “Мне мешает нынешняя власть... Мешает тем, что пообещала полиметаллические руды на льготных условиях, а не по тендеру, откупившись от населения 45 миллионами на реанимобили. При нормальном подходе за деньги по тендеру на разработку полиметаллов (если по закону он имеет право) можно поднять все здравоохранение края”.

“Чтоб не хуже, чем в Париже...” В конце апреля в Барнаул прибыла корреспондент французской газеты “Либерасьон” Лоррен Милло — молодая женщина с простоватой внешностью, почти неотличимая по облику от российских дам ее возраста. Ее приезд свидетельствовал о довольно высоком зарубежном интересе к фигуре Евдокимова, что Милло и подтвердила, заявив: “Избрание губернатором человека вне политики — заметное событие не только для России, но и для Франции”.

Свою опубликованную в газете статью, озаглавленную “Алтайского губернатора избрали смеха ради”, она начинает так: “Слушайте, я вам расскажу анекдот... В своем новом кабинете 46-летний Михаил Евдокимов, губернатор Алтайского края (небольшого региона на юге Сибири, где проживает 2,5 миллиона человек), похоже, еще не вполне освоился со своей новой ролью политического деятеля. „Грузин поймал золотую рыбку и может загадать три желания..." — начинает он. Он не сразу понимает, что мы пришли к нему не как юмористу, а как к артисту, ставшему политиком благодаря одному из последних капризов российского электората”.

Дальнейшее повествование Лоррен Милло показывает, что она неплохо поработала на Алтае и сумела довольно много схватить из расхожих представлений и слухов, свойственных региону.

Конечно же она отработала образ “морды красной”. “Внешне Михаил Евдокимов — типичный сибиряк: его самый известный скетч — это мужик с “красной мордой”, выходяший из русской бани, напившийся водки и ищущий ссоры с соседями. Его анекдоты и песни, в которых он поет о своем прекрасном Алтае, о речке, о маме, сделали его артистом, известным всей России”.

Далее рассказывается, как “красная морда” победила прежнего губернатора — бывшего коммуниста, который, однако, пользовался поддержкой местных партий и Путина и контролировал, как настоящий маленький диктатор, местные СМИ. Она цитирует местных жителей, утверждает, что “за коренастой фигурой Михаила Евдокимова прячутся таинственные бизнесмены, о которых уже с тревогой говорят в Барнауле некоторые критики... Но еще большую тревогу у них вызывают предприниматели и высокопоставленные чиновники, приехавшие из Москвы и других регионов России вслед за юмористом. По крайней мере, двое из вице-губернаторов, назначенных Евдокимовым, фигурировали в последние годы в уголовных делах, в частности по статье о коррупции”.

Много чего порассказали мадам Милло. А что нам скрывать от Запада, мы народ открытый, сибирский, что думаем, то и говорим.

Заканчивается же статья таким пассажем: “Беседа с новым губернатором продолжается час. Мы уходим от него, услышав массу анекдотов, но почти ничего так и не узнав о его проектах по улучшению жизни сограждан, которые возложили на него столько надежд. В чем его программа для Алтая? На этот вопрос, как и на все прочие, он отвечает шуткой: “Я хотел бы, чтобы через четыре года здесь было жить не хуже, чем в Париже”.

Этот текст Господин Народ комментировал так: “А чего они хотели, эти французы? Чтобы он им лекцию по выводу Алтая из кризиса прочитал? Щас, ага. Он не для того двадцать лет в новосибирском вузе учился!”.

Однако во время встречи с журналистами, состоявшейся в агентстве “Банкфакс” после визита к Евдокимову, Лоррен Милло была более откровенна, чем в статье. По ее мнению, человеческий потенциал губернатора едва ли равен занимаемой им должности. Журналистку разочаровало, что в ответ на вопросы о программе действий звучали лишь общие декларации. У нее создалось ощущение неискренности собеседника. С кем-либо из французских политиков сравнить Евдокимова она затрудняется, но банно-водочная эстетика, которой, судя по всему, кормило гостью информационное ведомство губернатора, произвела на нее явно невыгодное впечатление.

Отец народа. Но что нам француженка. На свой-то народ губернатор со всеми своими манерами и обликом производил весьма выгодное впечатление. Надо было видеть, как его приветствовали, как кричали и аплодировали барнауль-цы, когда Евдокимов появился 9 мая на празднике Победы. В рамках традиционного общения начальства с народом ему явно было тесно. При открытии парада положенную речь прочитал по бумажке и вообще на трибуне был томен, невнятен. Но потом ходил в толпе, перебрасывался с людьми репликами, а на открытии театрализованного представления (здесь-то — в своей стихии!) запел, правда, под “фанеру”. Такой вот у барнаульцев поющий губернатор.

Все это, как и вообще поведение Евдокимова в первые недели своего властвования, укладывалось в прописанную еще в предвыборный период концепцию лидера, задача которого — определение стратегии власти, публично-представительские функции, а уж текущее управление краем — дело команды, регионального правительства.

И вот артист-губернатор вживается в свой новый образ отца народа. Принимает население — полтора часа выслушивает просьбы и беды — кому-то нужна срочная операция, а денег нет, кому-то неосновательно отказывают в присвоении ветеранского звания, кому-то, несмотря на участие в Отечественной войне, телефон не ставят — и тут же распоряжается: поставить, оплатить, поддержать... А на другой день едет к обманутым дольщикам и выделяет три миллиона рублей на завершение строительства для них дома... Наконец, принимает в своей новой только что купленной для него в центре Барнаула квартире (170 квадратных метров и каждый стоимостью в 1400 долларов) “королеву алтайского спорта” Татьяну Котову, пьет с ней чай в семейном кругу, заботливо выспрашивает о состоянии спортивной базы в крае, обещает построить крытый зимний стадион.

Многоходовая комбинация. Все лето и осень 2004 года прошли для губернатора и его команды в разработке и осуществлении многоходовых комбинаций, целью которых была отдача предвыборных долгов и вместе с тем благоприятное решение социально-экономических проблем края. Можно ли сочетать и то, и другое? Оказывается, можно.

Об одной из таких комбинаций под названием “полиметаллы” я писал выше. Упоминание генеральным директором Уральской горно-металлургической компании Андреем Козицыным в конце октября в интервью “Интерфаксу” среди наиболее успешных инвестиционных проектов компании строительства рудника и обогатительной фабрики на предприятии “Сибирь-полиметаллы” было первым публичным признанием того, что холдинг Искандера Махмудова контролирует освоение алтайских полиметаллических месторождений.

Пять процентов акций краевой администрации, переданные в управление компании командой Евдокимова без разрешения краевого совета, что и послужило поводом для прокурорского разбирательства, позволили холдингу довести уровень своего пакета акций до контрольного. А краю эти скромные пять процентов акций, которые можно было бы считать евдокимовской благодарностью Махмудову за поддержку на выборах, принесли 211 машин “Скорой помощи” и школьных автобусов для сельских районов, ставшие основой губернаторской программы “Здоровье Алтая”.

И теперь уже и Евдокимов, выступая поздней осенью перед местными журналистами, оглашал взаимосвязь между добычей меди, свинца и других руд и сельским здравоохранением и образованием. “Думаю, что можно назвать инвестициями, — говорил он, — реализацию некоторых программ, которые получили статус губернаторских. Например, “Здоровье Алтая”, когда в регион привлекаются немалые внебюджетные средства — более сорока миллионов рублей на покупку 211 машин и автобусов для здравоохранения и образования от Уральского горно-металлургического комбината, который занимается на Алтае разработкой полиметаллических руд и делает серьезные финансовые вложения в социальную сферу”.

У истоков другого проекта — аграрного — другой олигарх, президент финансово-промышленной компании “Конти” Тимур Тимербулатов. Именно его Евдокимов вскоре после своего прихода к власти сделал членом Совета федерации от администрации Алтайского края, заменив на этом посту весьма влиятельного и хорошо известного на Алтае политического деятеля местного разлива Владимира Германенко. Но прежде, чем говорить о том, какая связь между столичным бизнесменом, застраивавшим Москву, и алтайским селом, скажем несколько слов о самом этом человеке.

Надо сказать, что даже участники интернет-форума, обычно весьма язвительно комментировавшие любые действия власти, в данном случае не нашли серьезных аргументов против назначения Тимербулатова, разве что поинтересовавшись, знает ли означенный сенатор, в какой части карты расположен Алтайский край. Мол, все бы хорошо, да ведь неместный наш представитель в Совете федерации.

В биографии его, однако, прицепиться было не к чему. В советские времена — военная карьера: полковник, кандидат военных наук. 91-й год стал для Тимербулатова рубежным, ибо именно в это время он, собрав команду бывших сослуживцев, таких же, как он, уволенных из армии офицеров, создал строительную компанию, которая после реконструкции административных зданий на Новом Арбате взялась за переустройство ветхих пятиэтажек, получив заказ на застройку целого района Фили-Давыдково с населением под сто тысяч человек.

К концу девяностых его фирма “Конти” превратилась в мощный многопрофильный концерн с миллиардными оборотами, а сам Тимербулатов помимо всех своих должностей и званий стал еще и вице-президентом Ассоциации инвесторов Москвы. Для чего ему нужно было становиться сенатором, можно было только гадать, но, выступая перед депутатами крайсовета и продемонстрировав ораторский талант, он пообещал содействие инвестициям в регионе и даже назвал банки, от которых должны поступить средства, — Сбербанк, Внешторгбанк, “Зенит”...

Вице-губернатор Борматов, представляя депутатам будущего сенатора, среди всяких положительных аттестаций отметил, что он по национальности татарин, предупреждая вопросы, порожденные слухами о принадлежности Тимербулатова к московской чеченской общине.

Итак, миллионер, строитель, крупный инвестор представляет теперь край в Совете федерации. А несколько дней спустя Евдокимов начинает осуществлять свою программу поддержки сельского хозяйства, в которой заложена некая многоходовая комбинация факторов.

Ход первый. На нужды аграрного сектора, то есть на покупку горючего, удобрений, приобретение и ремонт техники, выделяется 570 миллионов рублей. Источники средств — банковский кредит под официальные гарантии краевого бюджета и неофициальные — нового алтайского сенатора. Вот они, обещания Темирбулатова перед депутатами, когда была даже названа цифра кредита от банка “Зенит” — 300 миллионов рублей.

Ход второй. Долги хозяйств осенью, после сбора урожая, будут возвращаться не деньгами, а зерном, которое должно быть поставлено краевому государственному унитарному предприятию (КГУП) “Алтайагропрод” в объеме 127 тысяч тонн.

Ход третий. Для того чтобы заинтересовать крестьян в поставке хлеба “Алтайагропроду”, цены на него установлены более высокие, чем на свободном рынке, — 4 тысячи рублей за тонну зерна третьего класса. Но мало этого. Для того чтобы облегчить хозяйствам пути обновления техники, решено увеличить срок ее лизинга — долгосрочной аренды — до семи лет и снизить процентные ставки с семи до четырех процентов. Иными словами алтайское село получало льготный кредит по всем линиям своего материального обеспечения. Так что классическая крестьянская жалоба на то, что вот весна наступила, где взять деньги на полевые работы, когда результат этих работ — урожай будет только осенью, снималась. Бери деньги на льготных условиях, отдавай зерном, которое тебе зачтут по самой высокой цене.

Сельскохозяйственный год на Алтае — этом самом большом в России зерновом поле — сначала складывался удачно. В июне и июле — период роста растений — погода баловала. И пшеница выросла высокого качества. Но август и сентябрь были дождливые, а 27 сентября выпал снег. По уму-то к этому сроку надо бы все убрать да обмолотить. Но это ж по уму... А когда хозяйства обеспечены уборочной и всякой другой техникой только наполовину, да и та техника, что есть, на 80 процентов выработала свой ресурс, как тут уберешь в срок? Вот и растягиваются работы до снега, и уходят под него двести тысяч гектаров зерновых. Тем не менее собрали больше, чем в предыдущем году. Тогда получили 10,4 центнера с гектара, а теперь — 11,4. Конечно, эти цифры — слезы горькие. Западные фермеры, когда узнают про такие показатели, диву даются: какой смысл при подобной урожайности вообще растить хлеб. Но это уж вопрос другой. На Алтае к таким цифрам привыкли.

Однако вернемся к нашему аграрному проекту. По мере уборки урожая “Алтайагропрод” ждал поставки зерна в счет выданных кредитов. Но хозяйства не спешили отдавать долги, к середине сентября в закрома госпредприятия поступило лишь 20 процентов объемов ожидаемого хлеба. Более того, краевое управление внутренних дел сигнализировало, что зерно вывозится за пределы края и продается “черным налом” по низкой цене — по 2,5—3 тысячи рублей за тонну. Одновременно городские риэлторы признавали, что цены на жилье в Барнауле растут и разогреваются руководителями аграрных хозяйств, которые, судя по всему, разуверившись в перспективах подъема своих предприятий, готовят себе “синицу в руке” — городские квартиры.

Получалось, что эти колхозные председатели, хотя их должности теперь назывались по-другому — руководители всяких сельских кооперативов или акционерных обществ, вовсе и не собираются отдавать долги, поставляя государству зерно по высокой цене. Вместе с тем поставщики из других мест, прослышав про эту цену, привозили в “Алтайагропрод” свое зерно, вынуждая его покупать по 4 тысячи за тонну в ущерб краевому бюджету.

Евдокимов и его команда оказались заложниками созданной ими же с самыми добрыми намерениями ситуации. Теперь приходилось делать все новые и новые ходы в этой комбинации, которая норовила кончиться печально. Администрация края пыталась прибегнуть к полицейским мерам — выставлять на границах региона милицейские заслоны, проверяющие не является ли владелец вывозимого зерна должником “Алтайагропрода”. Но правоохранительные органы, пообещав свое содействие, ссылались на противозаконность таких заслонов и ограничивались лишь фиксацией того, что за зерно вывозится за пределы края. Да и прокуратура не торопилась открывать уголовные дела.

Старожилы вспоминали, что, когда Суриков в конце 90-х столкнулся с аналогичной проблемой, милиция брала под козырек, исправно арестовывала машины с зерном и помещала их на штрафные стоянки. Эти противозаконные действия обострили отношения Сурикова с федеральным центром, но определенный эффект они давали.

Администрация искала все новые способы воздействия на должников. Сообщалось, что высокие закупочные цены действуют только до середины сентября, далее они снижаются, так что каждый день промедления с отдачей долгов приводит к потерям для хозяйств. Те же из них, кто сдаст зерно “Алтайагропроду” после 1 октября, потеряют 20 процентов от первоначальных цен.

Пытались взывать к совести руководителей хозяйств, объяснять, что задержка с возвратом долгов приводит к нехватке бюджетных средств, необходимых для выполнения социальных обязательств, для закупки топлива на зиму. Мол, сами же будете мерзнуть зимой, проявите же сознательность. Но ни пряник, ни кнут не помогали.

Евдокимов начал рассылать в районы “продотряды” — группы чиновников, возглавляемые, как правило, вице-губернатором по сельскому хозяйству Борисом Пановым, — для накачки руководителей районов и хозяйств. Наконец, выступил сам перед главами районных администраций, требуя вернуть народные деньги.

“Если вы думаете, что я до сих пор молчал по этому поводу, потому что мне нечего сказать, то ошибаетесь. Я предупреждаю, что спрос за бюджетные деньги теперь будет самый жесткий. Если все останется, как есть, мы подключим УВД и прокуратуру края”.

Но и к концу уборки урожая — к 20 октября — было возвращено лишь 60 процентов долгов. Жестом отчаяния прозвучало заявление Панова на селекторном совещании, что должникам в будущем году никакого товарного кредитования не предоставят. Более того, на 2005 год кредиты станут давать в рамках процедуры земельной ипотеки, то есть под залог земли.

И снова устанавливались новые сроки возврата — 1 ноября, что звучало почти как рыдание, как всхлип власти — ну, хоть до 1 ноября отдайте деньги. Снова грозили, что долги будут переведены на районы и тогда урежут нищие районные бюджеты, хотя решиться на такое было трудно. Но ничто не помогало.

Одиночество. Первая глава романа народного губернатора с крестьянством заканчивалась горьким разочарованием. Крестьянство не оправдывало надежд народного губернатора. Как говаривал товарищ Сталин в ответ на сетования Фадеева, что писатели плохо пишут: “Где я вам возьму других писателей”.

Если же говорить серьезно, а ситуация эта заслуживает серьезного и трезвого разговора, то дело не только в утрате иллюзий артиста, вполне искренне выступившего в роли народного заступника, и не в безнравственности руководителей хозяйств, еще с советских времен привыкших к бюджетному прикорму. Все глубже и сложнее. Здесь важно осознать глубину разлома между властью и народом, всеохватность одиночества в новой и жесткой действительности, в которой оказался человек, будь он руководитель хозяйства или крестьянин, возделывающий свой приусадебный участок. Одиночества тем более глубокого, что каждый привык к своему месту в обойме прошлого бытия.

В те же самые дни, когда Евдокимов со своей командой выколачивал долги из руководителей хозяйств, на Алтай приехала журналистка Эльвира Горюхина, чтобы написать о губернаторе, а статья ее, опубликованная в “Дружбе народов”¹, оказалась об умирании сельской России. Она путешествует по нищим селам Косихинского района, говорит с деревенскими старухами, фермерами, руководителем районной администрации, живописует картину разора и воровства — скот вырезают, техника, коровники, свинарники исчезают... А далее обмолвился многозначительной фразой: “Крестьянин, привыкший идти за подмогой в колхоз, вдруг однажды обнаруживает: все! Идти некуда и не к кому”. И в этом “Все! Идти некуда и не к кому” и есть ключ к пониманию экзистенциальной ситуации сельского, да и не только сельского, человека в современной России.

Советская власть, отнимая у него свободу, регламентируя все формы его существования, тем не менее давала ощущение своего места в жизни. Тот же крестьянин при всей своей зависимости от колхоза-совхоза, при всем ущемлении его прав знал, что этот колхоз-совхоз какую-никакую зарплату все же выдаст, да и сенокосом, зерном для личного скота обеспечит. Этот колхоз для него мамка-папка, пусть плохие, бессердечные, но все же обязанные заботиться о нем. Соблюдай правила игры и не пропадешь.

И колхозный председатель при всех хитросплетениях своих отношений с властью — с райкомом-райисполкомом знал, что у него есть хозяин. И вот все кончилось: нет хозяина, действуй как хочешь, ты сам по себе — хочешь паши-сей, хочешь держи скот, а не хочешь — вырезай его, покупай технику, если есть деньги, бери кредиты, которые, однако, надо отдавать... Разоришься — никто тебе не поможет, никто ничего не даст. Вот и возникает в твоем сознании — бери все сам, надейся только на себя и думай только о себе, хватай, где можешь и что можешь. Ну, а если разоришься, угробишь свой сельский кооператив — мотай из села на купленную заранее городскую квартиру, на подготовленную городскую должность.

Но так рассуждает руководитель хозяйства, у которого есть власть над общиной и возможность распоряжаться средствами производства. А крестьянин — механизатор, скотник, полевод — ему деваться некуда, у него ни тылов, ни квартир, ни должностей. “Ему идти некуда и не к кому”. И он по мелочи уворовывает остатки колхозного имущества, пьет, что ни попадется, любую гадость за неимением денег, лишь бы забыться, не ощущать своего одиночества в этом страшном, жестоком мире. Или возмечтать можно — придет народный заступник, скажет доброе слово, наладит жизнь.

Камень вместо угля. Одновременно с зерновой эпопеей в крае разворачивалась угольная. О начале ее мы писали выше, рассказав о проведенном в начале мая тендере, после которого произошла смена фаворита, — вместе компании “Сибэнергоуглеснаб” (СЭУС), много лет поставлявшей для муниципальных нужд в край уголь, пришла другая — Сибирская угольная энергетическая компания (СУЭК). Старый фаворит, не желая расставаться с выгодным заказом, обратился в арбитражный суд, и доставка угля в край была приостановлена.

Все это было в мае, когда шло формирование новой губернаторской команды, а во время борьбы за власть любой чиновник думает и заботится только об
одном — о сохранении власти, живет по принципу “когда я ем, я глух и нем”. Однако в августе грянул гром, после которого мужик крестится. На Всероссийском селекторном совещании по подготовке коммунального хозяйства к зиме Алтайский край был назван в числе четырех самых отстающих регионов. Директор федерального агентства по строительству и ЖКХ Владимир Аверченко, проводивший совещание, заявил о готовности принять самые жесткие меры вплоть до урезания федерального финансирования, комплексной проверки на местах и обращения в прокуратуру.

Ссылаться в барнаульском Голубом доме было не на кого. Если в двух самых крупных городах края — Барнауле и Бийске, обслуживаемых “Алтайэнерго” и “Бийскэнерго”, дело обстояло вполне сносно, то на остальную территорию региона, за которую ответственна краевая администрация, надвигалась коммунальная катастрофа. Развалив старую систему завоза угля, команда Евдокимова не смогла создать дееспособную альтернативу.

Опомнившись от сладкого властного сна и осознав, какие последствия ожидают его в случае провала отопительного сезона, Евдокимов бросил на эту амбразуру самую мощную свою административную силу — вице-губернатора Баклицкого. Тот развил такую бешеную активность, что чиновники в страхе шарахались от него в коридорах Голубого дома. Говорят, что на совещаниях раздавались угрозы проштрафившимся “стереть в лагерную пыль”. Тем не менее темпы поставки росли медленно.

Был создан специальный орган — государственное унитарное предприятие “Алтайский теплоэнергетический комплекс”, который взял на себя все функции по обеспечению края теплом — от поставок угля и ремонта сетей до работы с потребителем. Но это потребовало немалых финансовых вливаний из бюджета для компенсации так называемых кассовых разрывов. Оно, конечно, теперь было с кого спросить за провалы в отоплении, но появление такого “мальчика для битья” не снижало остроты ситуации.

Выяснилось, что один из новых поставщиков не в состоянии справиться с обязательствами. Пришлось обращаться все в тот же отвергнутый прежде СЭУС с просьбой вернуться, забыть нанесенную ему весной обиду. Руководители компании приняли извинения и вернулись в лоно края, но теперь они сами диктовали
условия — весной можно было договориться с угольщиками о фиксированной на весь год цене, теперь время упущено, и уголь краю обойдется уже не по 420, а по 460 рублей за тонну, и к тому же полная предоплата. Разница в цене составляла в масштабах поставок десятки миллионов рублей — такова была цена тендерных игр, затеянных весной. Но это была еще не вся цена. Ликвидировать образовавшийся разрыв в поставках в 300 тысяч тонн вряд ли удастся до холодов и, стало быть, зимой уголь пойдет с колес. Что это значит — в районах прекрасно понимали...

Ну, а какие разборки пошли в крае зимой, когда столбик термометра опустился до тридцати градусов и в домах от стен несло холодом, в школах отменяли занятия и на ночь детей обкладывали бутылками с горячей водой, чтобы они под тремя одеялами не схватили воспаление легких, когда в Рубцовске в какой-то момент угля осталось на пять часов и город оказался под угрозой разморожения, тут уж ни словом сказать, ни пером описать. Что там совещания у Баклицкого... Дошло до того, что пресс-служба губернатора сочла необходимым показать на телеэкране, как он распекает своих замов за отопительный кризис, — надо ж было дать знать людям, что хозяин края печется об их бедах. Замы угрюмо молчали и лишь, когда Евдокимов гневно вопрошал, куда делись хранившиеся на складах Рубцовска 158 тысяч тонн угля, Анатолий Полонский, непосредственно ответственный за энергетику и коммунальное хозяйство, ответил, что виновато городское руководство.

Евдокимов не раскручивал далее эту ситуацию на экране (весь край знал, что Полонский — его старый друг и меценат, помогавший губернатору еще на взлете его артистической карьеры), но прилюдно дал поручение Баклицкому создать комиссию по расследованию рубцовского инцидента, включив туда представителей прокуратуры.

Прокуратура к этому времени уже искала тех, кто разворовывал средства, выделенные на закупку угля, утверждая, что некоторые компании, которые администрация края привлекла к поставке, отгружали породу — смесь угля и камней. К расследованию привлекли углеиспытательный центр, директор которого Иван Переяславский публично заявил, что он еще в октябре сообщал Баклицкому о том, что на Алтай поступают отходы добычи — шлам, промпродукты, всякие смеси, которыми, как ни топи, тепла не получишь. Отсюда и перерасход топлива минимум в полтора раза. АТЭК же — эта новая структура, созданная для контроля и организации поставки топлива — выступал лишь в качестве посредника между муниципальными образованиями и компаниями-поставщиками, не оставляя районам при этом права выбора.

Словом, заварилась такая каша, расхлебывать которую пришлось до самого конца отопительного сезона. И хотя защитники губернатора утверждали, что весь этот топливный кризис затеян противниками Евдокимова, чтобы дискредитировать народного губернатора, теплее от таких утверждений не становилось. И упреки в замораживании края так и остались висеть на его имени наряду с другими претензиями, которые впоследствии выдвигали депутаты крайсовета, требовавшие евдокимовской отставки. Ну, а другой счет, который предъявлялся особенно упорно, был связан с кадровой политикой.

Гладко было на бумаге. Все казалось так просто, так естественно. Приходит харизматический лидер, консолидирует вокруг себя команду специалистов-управленцев (разве их трудно найти — бери из местных, кого потолковее, да и по всей стране собирай умных людей, готовых поработать на благо края), определяй стратегическую линию, а дальше контролируй ее выполнение, представительствуй, выступай перед народом, встречайся с высшей властью страны.

Так собственно и говорилось на предвыборных митингах, и выступалось в сельских клубах, городских домах культуры, на заводах и в институтах. Но гладко было на бумаге...

Команда легко воображалась упряжкой единомышленников, согласно и уверенно влекущих воз управления краем. Но где оно, это согласие, где полная и искренняя отдача делу? У каждого свои интересы, связи, тайные мысли. Каждый дает свои советы губернатору, перетягивая одеяло на себя. Поди разберись — кто с кем и против кого дружит, в какие союзы вступает. И вот уже образуются центры притяжения, земляческие группировки: южная — краснодарско-ростовская, новосибирская, дальневосточная... И у каждой свои ставленники в аппарате, свои интересы.

На ковре у генерала. В сентябре ушел в отставку президентский полпред по Сибирскому округу Леонид Драчевский. Без работы он, конечно, не остался, пошел к Чубайсу, в руководящую верхушку РАО “ЕЭС”. В Москве говорили, что одной из причин отстранения полпреда было то, что он не сумел противодействовать избранию Евдокимова.

На смену обходительному Драчевскому с его дипломатическим опытом пришел бывший начальник генштаба Анатолий Квашнин, человек с жестким армейским стилем работы, въедливый, трудоспособный и быстро входящий в курс любого порученного ему дела. Евдокимов сам, без вызова отправился к нему в Новосибирск в сопровождении трех замов. Однако “сопровождающим лицам” пришлось остаться в коридоре, а самого Евдокимова Квашнин начал как школьника экзаменовать по разным проблемам края, ставя точные вопросы и не получая конкретных ответов. Пришлось нашему герою ссылаться на замов, мол, они все знают, у них надо спросить, давайте их позовем, но полпред хотел разговаривать только с губернатором.

Такого рода провалы в общении с начальством у Евдокимова бывали не раз. Это в сельском клубе где-нибудь в Косихе или Верхжилинском он расцветал — “Родные мои люди...” — и слова находил, и чувствовал себя как рыба в воде, даже и спеть иногда мог... В правительственных же залах и кабинетах ему было холодно и неуютно, все слова нужные пропадали да и как будто он не знал этих необходимых здесь слов. Выступления свои читал по бумажке, вяло, скучно, запинаясь и явно волнуясь. На вопросы, даже простейшие, без подсказки замов ответить не мог.

При встрече с Квашниным причин для раздражения у полпреда было достаточно, он без сомнения знал и о срыве подготовки к отопительному сезону, и о хлебе, ушедшем под снег... Да и вообще трудно себе было представить двух людей более разных по менталитету, стилю работы, наконец, образу жизни, чем артист с его харизматическими замашками и генерал, прошедший по ступеням армейских должностей и вываренный в котле высшей власти.

Впрочем, Евдокимову было не привыкать к начальственному неблаговолению. Он понимал, что трудновато снять его с должности так вот просто. Все же избранный народом губернатор. Правда, уже вовсю шли разговоры о грядущей отмене прямых выборов глав областных и краевых администраций, причем в центральных СМИ упоминалось, что к этому намерению президента подвигла не только трагедия в Беслане, но и непредсказуемость региональных выборов, апофеозом которых стал исход голосования в Алтайском крае. Считалось, что коль скоро закон о новом порядке выборов пройдет в парламенте (а в этом никто не сомневался), то одним из первых кандидатов на отставку станет Евдокимов.

Депутатские письма. В октябре 28 депутатов крайсовета обратились с открытым письмом к губернатору. В нем высказывались классические, ставшие уже общим местом претензии к его правлению, — не сформулированы стратегическая цель исполнительной власти и задачи по реализации этой цели, наблюдаются трудности в подготовке к зиме, непогода погубила большую часть несобранного урожая...

На все это легко было ответить тем, что ничего нового в жизни края, собственно, не происходит — и замерзали города в прошлые годы не раз, и хлеб под снег бывало уходил, да и о стратегических целях рассуждать бессмысленно — какая там стратегия, вытягивать регион из кризиса, так к этому и при Сурикове стремились...

Но были еще упреки в, мягко говоря, неправильной кадровой политике. Депутаты писали о серии скандалов в прессе, связанных с заместителями главы администрации, о борьбе соперничающих команд, о противоречиях с федеральным центром.

При всем том, что никакого реального результата письмо депутатов не дало, оно сыграло свою роль в политической игре, которая уже полным ходом шла в крае, и открыло целую серию всевозможных депутатских обращений и интерпелляций к губернатору, продолжавшихся всю зиму вплоть до объявления крайсоветом весной 2005-го недоверия губернатору и требования его отставки.

Между тем кадровая чехарда в администрации продолжалась, а депутаты все клевали и клевали губернатора, напоминая о нетерпимости его кадровой политики. Вслед за письмом двадцати восьми последовало обращение тридцати восьми депутатов. Приводя длинный список краевых комитетов, агентств и фондов, чьи руководители были заменены в последние месяцы, авторы письма требовали объяснить мотивы, по которым были сняты руководители агентства по жилищному ипотечному кредитованию и фонда обязательного медицинского страхования — ФОМСа.

Комментарий Господина Народа к этому вопросу был таков. “Под контроль новой команды ставится все, что имеет реальную стоимость. ФОМС — ежегодный бюджет 2 миллиарда рублей — лакомый кусочек, причем делать-то особенно ничего не надо. Гарантированное законом поступление денег и неконтролируемый расход на закуп медицинского оборудования с откатом”.

“Идет банальный передел собственности. Некоторое отличие — при нынешнем распиле денег, денежная стружка будет осыпаться за пределами края — Москва, Приморье, Новосибирск, Краснодар и иные места. Спиленные деньги не будут работать в крае — оборачиваемость денежной массы в указанных регионах выше, чем в крае. Бизнесмены это учитывают (иначе они не будут ими). Большинство местных деляг при Саныче распоряжались деньгами в крае, где могли контролировать, хотя вкладывать куда-либо было выгодно, но опасно. А нынешние распорядители будут вкладывать туда, где выгодно, — не в крае”.

Вот такое народное объяснение конфликта местных элит с командой губернатора.

Евдокимов пообещал к марту прописать структуру кадровой политики и назначить в администрацию выдвиженцев крайсовета. Однако пока суд да дело — кадровая карусель продолжалась теперь уже с ориентацией на родственников и друзей. От мельканья лиц в коридорах администрации кружилась голова. Хозяйственный отдел не успевал менять таблички на кабинетах, посетители, придя на прием к одному руководителю, заставали в кабинете совершенно незнакомого человека. Журналисты сполна отыгрывали эту ситуацию, рассказывая, как они отыскивали то одного, то другого начальника, не успевавшего войти в курс дела.

В этой ситуации депутаты, которым предлагались руководящие посты в администрации, отказывались от них, не желая выполнять роль камикадзе и давая затем Евдокимову право говорить: “Ведь вам же предлагалась должность, вы же сами не пошли”.

“Миша, уходи!” В конце февраля 2005 года депутаты вознамерились провести очередную сессию крайсовета, на которой решено было обсудить работу губернатора и предложить ему подать в отставку. Но Евдокимов перехватил инициативу и выступил с предложением создать правительство края во главе с Сергеем Шебалиным. Среди семи замов премьера он назвал двух депутатов и пять членов своей команды. Крайсовету ничего не оставалось, как согласиться, ведь из восьми руководителей правительства трое представляли местный парламент. Как же не дать поработать такому правительству, которое с самого начала окрестили антикризисным? Шабалин проявил готовность его возглавить, а пока оно не создано, ведь для этого парламенту необходимо принять целый пакет соответствующих законов, занять пост первого и единственного вице-губернатора. И через две недели после своего назначения вторым лицом в крае он отчитывается в “Алтайской правде” о том, что делается, что должно быть сделано в ближайшее время — подготовка к паводку, к посевной, к следующему отопительному сезону. “Топить с колес больше не будем. Но дело не только в завозе угля, нужны инвестиции в коммуналку, надо менять старые котлы, перекладывать теплотрассы, ставить счетчики энергопотребления”. А крестьянам Шабалин отнюдь не в духе популистских заявлений своих предшественников сообщает дурную весть. “Алтайаг-ропрод” после прошлогодних невозвратов долгов — банкрот. Теперь предлагаем хозяйствам кредиты под гарантии районных бюджетов. Берите — но рассчитываться будете сами.

О том же говорил и Евдокимов, собрав руководителей администраций районов и городов. Видно, прошлогодняя нервотрепка была ему памятна, брать на себя, на край ответственность за долги хозяйств губернатор больше не хотел. Вот вам 200 миллионов рублей на подготовку к посевной, говорил он теперь, не вернете — сократим районные бюджеты. Что там сокращать, отвечали районщики, уже сейчас на зарплату бюджетникам не хватает. Они вообще не шли на контакт с губернатором. Когда Евдокимов стал спрашивать, кого бы они хотели видеть на посту вице-губернатора по сельскому хозяйству, угрюмо отмалчивались. А некоторые если и выступали, то позволяли себе повышать голос на губернатора, утверждая, что работа с ним им идет как год за три. Евдокимов только вздыхал в микрофон, наверняка зная, как незадолго перед тем во время приезда в край заместителя Квашнина по кадрам к нему целыми делегациями ходили с челобитными — “Защити, отец родной”. Так и шла эта перепалка.

Но она не ограничилась стенами зала для заседаний Голубого дома. Через несколько дней 38 глав муниципальных образований городов и районов края обратились с письмом к Квашнину и руководителю администрации президента Дмитрию Медведеву, в очередной раз излагая список претензий к краевой администрации и заявляя, что разрастающийся кризис может быть приостановлен только при досрочном прекращении полномочий губернатора.

В те же дни было распространено обращение к Евдокимову местных отделений двадцать одной партии — от “Единой России” до коммунистов и “Союза правых сил” — с призывом уйти в отставку. Это письмо, многократно обсуждавшееся затем в СМИ, носило неофициальное название “Миша, уходи!”

И тут же покатился вал публикаций в центральной прессе, посвященных кризису власти в регионе. При этом отмечалось, что Алтай находится отнюдь не в уникальном положении. Журнал “Новая политика” сопоставил ситуацию в трех российских регионах — Архангельской и Рязанской областях и Алтайском крае, — где примерно в одно и то же время к власти пришли так называемые несистемные кандидаты — бизнесмен Николай Киселев, генерал Георгий Шпак и артист Михаил Евдокимов, — и дальнейшие события разворачивались по схожим сценариям.

31 марта противостояние законодательной и исполнительной власти в крае достигло своего пика. На сессии крайсовета депутаты при соотношении голосов
46 — за и 5 — против вынесли вотум недоверия губернатору. Но прежде чем это произошло, Евдокимов отказался зачитывать на сессии ежегодный доклад о положении дел в крае, мотивируя это тем, что депутаты не могут да и не хотят объективно оценить его работу, и обратился через голову крайсовета к народу, отправив в СМИ соответствующее заявление и текст доклада. На самой же сессии он сказал: “Все это время вы оказывали мне противодействие. Я не заслужил такого отношения. Лучше пойду поработаю”. И с этими словами покинул зал. Это был разрыв дипломатических отношений, после которого следует открытая война.

Слово не воробей. 5 апреля исполнился год с прихода Евдокимова к власти. И казалось, что снова повторяется предвыборная ситуация с ее митингами, публичными выступлениями, противостоянием сил в крае. К фигуре нашего героя снова приковано внимание всей страны.

Конфликты губернатора с местным законодательным собранием бывали в других регионах, но до вотума недоверия не доходило нигде. Теперь решение было за президентом. В соответствии с федеральным законом он мог, опираясь на недоверие депутатов, снять губернатора с должности. И Евдокимов бросился в Москву, надеясь на встречу с Путиным. Но в ожидании приема он выступает на общенациональных трибунах с объяснением причин конфликта, с тем чтобы хоть в какой-то мере подготовить общественное мнение.

И как год назад, когда он появлялся в алтайских аудиториях в сопровождении агитировавших за него друзей-артистов, он пришел на пресс-конференцию в “АИФ-новости” с Александром Панкратовым-Черным, Валерием Золотухиным, Александром Михайловым, бардом Олегом Митяевым.

В общем, это был спектакль, где группа поддержки создавала образ черной и злой силы, противодействующей народному губернатору. “Я обращаюсь к Владимиру Владимировичу Путину, — пафосно восклицал Золотухин. — Почему дозволено пинать всенародно избранного губернатора? Я прошу, чтобы Кремль обратил внимание на ситуацию и поддержал губернатора”.

Но особенно поразил журналистов своими историческими аллюзиями сам Евдокимов. Говоря о назначении Сурикова куратором Алтайского края в полпредстве президента в Сибирском федеральном округе, он сказал: “Это все равно как если бы 9 мая 1945 года европейское сообщество пригласило Сталина и сказало ему: “Нам некуда девать Гитлера, пусть он покурирует Советский Союз”.

Тем не менее СМИ наперебой приглашали скандального алтайского губернатора, предоставляя ему слово, донося до читателя, зрителя, слушателя образ мышления и стиль прямых, не отредактированных пресс-службой выступлений. Особенно колоритно это звучало по радио в прямой записи со всеми запинаньями, кряхтеньем, шмыганьем носом. Да и тексты тут уж выдавались не менее сочные, чем сравнение Сурикова с Гитлером. У него спрашивали, не жалеет ли он, что прошли сценические времена, когда в адрес артиста раздавались только аплодисменты. И вот что он отвечал: “Да, нет, ну а что жалеть?.. Я нормальный крепкий, актер, как в кино, так и на эстраде. Я очень хороший режиссер, потому что у меня никогда не было режиссеров, я сам все делал. И я очень хороший писатель, потому что половину классики, которую я исполнял, написал я сам. И так далее. Поэтому здесь жалеть-то о чем?”

В его монологе политическая ситуация в крае низводилась до уровня личных отношений, бытового анекдота, подобно тому как это было в его эстрадных миниатюрах про крестьян, которые ссорились, мирились, выпивали вместе, а бывает и дрались. И ведущий радиопередачу невольно впадал в иронический тон, тем самым еще более оттеняя такую особенность выступления своего гостя, как бы не воспринимающего этой иронии и обо всем говорящем всерьез, с сожалением, а то и с обидой на своих неразумных и злых противников, не желающих видеть, какой он, Евдокимов, хороший, сколько добра сделал людям и краю.

А под самый конец, под занавес этого театрального действа — убойный, прямо скажем, провокационный вопрос ведущего: “Если президент примет негативное для вас решение, вы подчинитесь или возглавите личную революцию?”

Ну, что бы сказать: подчинюсь, конечно, я же законопослушный губернатор, как не подчиниться. Но наш герой не из таких. “Если народ пойдет, я, конечно, пойду с народом. Обязательно. А что же?” — “Даже против президента?” — “Если бы я был враг своей страны...” — отвечает Евдокимов, и ведь некому подсказать, некому посоветовать: — не надо, Миша, не дразни гусей. Никого нет, только черный микрофон и напрягшееся лицо ведущего. И он продолжает: “... и тем более своего Алтая. Извиняюсь за слово “тем более” (еще шутит, гаерничает, видно, не понимая, какие страшные, судьбоносные для себя слова он произносит), — “но, как говорится, всегда свое болото — оно как-то ближе. То я тогда не понимаю, если я враг своей стране, тогда что мы будем делать дальше? Как будем жить вообще? Как крестьянин сможет себя вообще считать человеком, если о нем никто не думает? Ну, как, вот вы мне можете объяснить?”

Этот последний словесный мусор уже не имеет значения. Главное выскочило, как воробей, которого не поймаешь: “Если народ пойдет, я пойду с народом”. Тоже мне Стенька Разин, Пугачев алтайский! Бедный, бедный Миша, севший не в свое кресло, бедный парень, одержимый харизматическими мечтами.

Алтайский майдан. Вернемся, однако, на Алтай. Пока губернатор витийствует на радио да на пресс-конференциях, его команда, которую теперь как в предвыборные времена можно называть штабом, времени зря не теряет. Уже 31 марта, в день той самой “вотумной” сессии крайсовета, у Голубого дома проходит митинг в поддержку губернатора, в центре которого — активисты проевдокимовс-кого движения “Пробуждение”.

А на следующий день на улицах Барнаула начинается сбор подписей под письмом Путину в защиту губернатора. Подпись под этим документом можно также поставить, позвонив по телефону в офис “будильников” (так называют в просторечье “пробужденцев”), где организовано круглосуточное дежурство. К 5 апреля собрано 15 тысяч подписей. Сотовый телефон лидера “Пробуждения” Алексея Никулина, по которому идут звонки, раскален от беспрерывных звонков. Горячая линия (к ней добавлены дополнительные телефонные номера) работает с пяти утра до двух ночи. Два дня спустя число подписей доходит до 27 тысяч. Их собирают и в Бийске.

6 апреля на сайте “Пробуждения” публикуется информация о плане развертывания на центральной площади Барнаула палаточного городка протеста. С этой целью ведутся переговоры с предпринимателями, готовыми обеспечить функционирование барнаульского майдана, разрабатывается символика кампании протеста. “Какой цвет будет?” — спрашивают у “будильников”. Может, оранжевый? Заимствовать у Киева так уж все. Нет, предполагается, что скорее желтый.

Естественно, эта тема становится главной и на интернет-форумах. Точки зрения самые разные.

“Несостоявшиеся и комплексующие будильники забывают, что вторая половина населения и охладевшая к МСЕ часть первой составляют значительную силу. Пока что вторая половина не предпринимает адекватных действий в защиту здравого смысла. Но это весьма возможно. Возникнет противостояние, которое неизвестно во что выльется”.

“По поводу майдана. Участвующим в той акции платили ежедневно 50 гривен (300 рублей), три раза бесплатно кормили, развлекали популярной попсой, раздавали контрацептивы. Добавьте, что все ректоры вузов отменили занятия — приказ мэра столицы. Здесь скорее будет вариант экзальтированных “гамсахурди-евских колготок”... Опять же, история второй раз будет в виде фарса”.

“Никогда не поверю, что будильники делают это исключительно из любви к справедливости... Почем опиум для народа? И кто оплачивает этот банкет?”

“Слышь, ты, кроме денег, уже ничего не видишь в этой жизни? Я лично отдам свои кровно заработанные деньги, чтобы поддержать людей в пятницу. И буду сам тягать сумки с едой, если этого потребует ситуация”.

“Вы же понимаете, что начни в России майдан и не остановишь. А если вы лично не намерены отвечать за действия разъяренной толпы, то и не нужно ее провоцировать своими мечтаниями. Год работы Евдокимова, по моему мнению, показал поразительный факт: кого ни поставь на управление краем — хуже не будет”.

Вот это, как снежный ком растущее число людей, активно выступающих за Евдокимова, эта растущая энергия протеста, направленная в данном случае на поддержку типичного народного вождя, не умеющего ни работать, ни говорить, харизматика и популиста, но своего, родного, воспринимаемого как надежа-царь, которому и поплакаться можно, и о защите попросить, все это и пугало власть от Кремля до Новосибирска, и от Барнаула до распоследнего сельского района. Этот толстомордый и косноязычный человек был словно символ перманентной революции, начавшейся в 91-м и загнанной затем в подполье, в глубины душ человеческих, а вернее, не революции, а бунта русского — бессмысленного и беспощадного.

Вот почему так парализованно молчал Путин, интуитивно ощущая опасность этого бунта в одном отдельно взятом крае. Молчал, не принимая Евдокимова, поручив встречу с ним главе своей администрации Медведеву и не зная, на что решиться. Отправить губернатора в отставку — значит создать прецедент для других областей, где законодательные собрания, представляющие местные элиты, начнут интриговать против губернатора. Но самое-то главное даже не это, тут как-то справиться можно, а вот волнения низов на Алтае, призрак Майдана, который может начать шествовать по стране, как когда-то обещанный коммунистическими вероучителями призрак коммунизма по Европе. Это было пострашнее.

5 апреля — митинг на привокзальной площади Бийска. Собралось от двух до трех тысяч человек. Жаркие речи в поддержку народного губернатора, транспаранты с возгласами от предпринимателей, от ветеранов войн — Великой Отечественной, афганской, чеченской... Чеченские ветераны особенно рьяно выступают в защиту Евдокимова. Они даже организуют митинг в Рубцовске, на который с транспарантами “Это наш выбор! Это наш губернатор!” пришли полторы тысячи горожан. Тут же собирали подписи под письмом президенту. Кампания по сбору подписей проходила по всему краю. В штаб “пробужденцев” в Барнауле поступали толстые тетради с автографами из сельских районов. А в самом этом штабе, небольшой комнате в трехэтажном доме в центре города, почти круглосуточно продолжала работать горячая телефонная линия. Число подписей приближалось к пятидесяти тысячам. Журналист Анна Тюрина, просидев у этого телефона два часа, зарегистрировала 60 звонков. Обращались старики, женщины, представители целых семей. “Вы и Васю моего запишите. Он тут рядом сидит. Вася, подай голос”. И Вася подавал голос.

Этих подписантов вроде бы и не интересовало существо конфликта губернатора с крайсоветом, так же как и не занимало их, что сделал и чего не сделал губернатор, какова его программа. Они защищали Евдокимова априорно, изначально, он для них был символом противостояния ненавистной чиновничьей системе.

8 апреля — митинг в Барнауле. Сам Евдокимов, уже вернувшийся из Москвы, к людям не вышел, видимо, не желал накалять и так раскаленные страсти. Да и того радийного заявления по поводу готовности возглавить народную революцию с него было достаточно. Собралось больше тысячи человек, многие с желтыми лентами на рукавах — определившийся наконец цвет движения. Все же не оранжевый — свой у нас, желтый. Боялись эксцессов, полагая, что они могут быть спровоцированы. Поэтому милиции согнали на площадь немерено. Так и митинговали в плотном милицейском кольце. Выступали вице-губернатор Баклицкий, Панкратов-Черный. Актер говорил в своей манере, в которой, как он полагал, видимо, надо говорить с народом: “Земляки... спасибо за поддержку моего друга Миши... Я думаю, мужик выдержит...” Впрочем, это было неважно. Каждый кричал, что мог. Какая-то женщина называла Евдокимова жемчужиной края, уверяла, что его сюда Бог послал. Все сходило, лишь бы выплеснуть страсти.

Получалась своеобразная ситуация. Все основные политические силы края — законодательная власть, предпринимательские союзы, политические партии — были против губернатора, а низы, массы, особенно социально ущемленные слои, яростно защищали его, видя в нем свою надежду в тягостном существовании.

В сущности, в крае шла кампания гражданского неповиновения, ставившая федеральную власть в тупик. Можно было сколько угодно смеяться над репризами Евдокимова в его публичных выступлениях, иронизировать по поводу его непрофессионализма, но нельзя было не признать массовой поддержки губернатора, становившейся тем более упорной, чем больше формировался его образ жертвы злых чиновничьих сил. Евдокимова любили и защищали теперь больше, чем в период выборов, где, что там ни говори, он победил с очень небольшим перевесом. И чувствуя это, он вовсе не собирался уходить сам, что, конечно, было бы большим облегчением для Кремля, не соглашался и на нулевой вариант, когда уходят оба — и он, и Назарчук.

Он понимал, что время работает на него, и не собирался идти на мировую. Уж Назарчук ездил в Москву со списком возможных преемников губернатора — девять имен, и депутаты Госдумы от “Единой России”, и чиновник из Минфина, когда-то работавший в крае... — Кремль не принимал решения, отмалчивался, в лучшем случае предлагая противоборствующим сторонам договориться между собой. Но договариваться не получалось.

Тут бы работать вместе, время весеннее, село криком кричит, почти четверть хозяйств не сеяло зерновые, идет массовый сброс скота, только лишь одних коров больше двадцати тысяч голов ушло под нож, кредитов катастрофически не хватает, более шестидесяти процентов сельского населения сидит без работы, да и в городах свои проблемы, по задолженности по зарплате край в числе самых худших по России. Тут бы предпринимать что-либо, используя бюджетные и другие инструменты, что все-таки даны администрации, ездить бы в Москву не с челобитными друг на друга, а совсем по другим делам. Но какая работа, когда на разных этажах Голубого дома, где разместились крайсовет и администрация, все полно интриг, планов, прогнозов...

Заявление Квашнина. В конце концов в последние дни апреля последовало заявление Квашнина, сделанное им по итогам его участия в сессии крайсовета. Он сказал, что необходимо принять меры для того, чтобы не довести ситуацию в крае до революционной. И далее: “Власть не может создаваться под личность, должна быть личность во власти... От безвластия страдает народ. Депутаты краевого Совета и администрация Алтайского края должны сформировать и представить к 11 мая единую систему и структуру исполнительной и законодательной власти”. Иными словами, договаривайтесь сами, ребята, вот вам срок и извольте к этому времени примириться.

Характерна реакция интернет-форума на это заявление. “А как они — от Кремля до Новосибирска — все-таки боятся! — пишет человек, укрывшийся под многозначительным псевдонимом Петров-Сидоров. — Мишки Евдокимова боятся, народа своего боятся. Не понимают, но чувствуют — довели народ”.

А вот что, не стесняясь в выражениях, пишет Макс: “Полностью согласен с предыдущим оратором... Мишка — натура гадкая и мелкая, но народ в значительной части его реально любит и они просто ссут разрубить ситуацию, как ни вульгарно это звучит”.

Гудериан (экий провокативный псевдоним выбрал себе человек!): “ЕМС надо уходить... Не дадут ему в крае работать. Да и сам он, видимо, не сможет. Кишка тонка, не дорос до умения держать удар и гнуть свою линию”.

Некто, подписавшийся цитатой “Размышления у парадного подъезда”: “Нет тут никакой политики, а есть тут только деньги. Кто-то делит полиметаллы, а кого-то кинули в агропроде, а еще кому-то должность не дают. А Квашнин ждет сигнала из Кремля, а сигнал не поступает”.

Некто, подписавшийся призывом “Не надо пугать”: “Никто за Евдокимова на баррикады не пойдет. У него нет никакой поддержки в народе. А десяток-другой эмоционально взвинченных истеричек (и мужского и женского пола), желающих пограбить, никакой угрозы не представляют”.

Иван Климов: “Не знаю, про кого тут говорит “Не надо пугать”, но я пойду на баррикады. Раньше тоже думал: какие придурки эти “оранжевые” или “киргизы”, а теперь просто зло берет за то, что нет справедливости. Если Евдокимова Путин снимет, я всех, кто против нашего губернатора вякал, буду душить голыми руками. И не потому, что мне по фигу, а потому, что посадят на место Миши какое-нибудь чмо, типа Сурикова или Квашнина, а у меня пацан подрастает, не хочу, чтобы ему было стыдно за то, что он живет в Алтайском крае. В кои веки появился во власти нормальный, не ворюга, честный человек, так на него весь мир ополчился. Дело даже не в нем, просто я чиновников-сволочей по жизни ненавижу”.

Какой полный психологический автопортрет дает этот Иван Климов — все тут: и ненависть к чиновной власти, и искренний, не показной патриотизм, и вера в евдокимовскую честность...

Дежа-вю. Между тем губернатору необходимо как-то ответить на требование президентского полпреда, продемонстрировать стремление урегулировать конфликт, тем более, что и срок дан конкретный — 11 мая. И опять все идет по принципу “дежа-вю”. В феврале, упреждая решение депутатов о его отставке по мотивам управленческого бессилия, Евдокимов объявляет о создании правительства, которому будут переданы властные полномочия. Мол, все изменится, ребята, все поправим и ваших же представителей введем в это правительство. То, что ничего подобного не было сделано, это уж другой вопрос. Но на время острота противостояния была снята. Нечто подобное предпринимается и сейчас.

Ровно 11 мая губернатор предлагает всему действующему составу краевой администрации уйти в отставку. Почему? По причине решения краевого совета о неудовлетворительной работе администрации. А как же управлять краем? Написав заявления о сложении полномочий, все вице-губернаторы и руководители управлений и комитетов тем не менее остаются на местах и выполняют свои обязанности. И не вздумайте уходить в отпуск или брать больничный, грозит пальцем губернатор. Ни-ни, работа не ждет, идет посевная, подготовка к летнему отдыху детей.

Можно себе представить, с каким энтузиазмом будут трудиться чиновники, подав заявление об отставке. А пока они сеют и готовят детей к отдыху, вице-губернатору Козлову поручено к 18 мая сформировать предложения по новому составу администрации, с тем чтобы представить их на рассмотрение майской сессии крайсовета. Более того, в целях развития миротворческого процесса и демократизации управления все кандидатуры руководителей администрации края будут обсуждаться в профильных комитетах краевого совета. Ну, попробуй, скажи после этого, что губернатор не протягивает руку дружбы депутатам, не выполняет требования полпреда президента о совершенствовании структуры власти.

Правда, депутаты устами своего председателя Александра Григорьевича Назарчука утверждают, что они выражали недоверие губернатору и требовали именно его, Михаила Сергеевича Евдокимова, ухода в отставку, а не всей администрации. Но это уж извините... Александр Григорьевич идет дальше: он заявляет журналистам на пресс-конференции, что у него имеется личная договоренность с президентом о том, что тот снимет губернатора, если депутаты второй раз выразят ему недоверие. И они выразили. Получалось, что президент не выполняет свое обещание. Тут, судя по всему, председатель крайсовета, несмотря на весь свой опыт, перегибает палку. В Москве на очередной примирительной встрече, которую проводил глава администрации президента Дмитрий Медведев, Назарчуку было предложено умерить амбиции и найти конструктивный подход в общении с администрацией Евдокимова. Мол, сами знаем, когда и что нам делать, нечего нас подталкивать.

Президент всячески избегает прямого общения с Евдокимовым, который с присущей ему мужицкой настойчивостью добивается этой встречи в любой ситуации. Даже пытается попасть в свиту Путина во время его поездки в Челябинск, но алтайскому губернатору в последний момент отказывают в праве участвовать в этом визите. Все это так. Но и снять Евдокимова, как того требует Назарчук, нельзя, причем не только из опасений оранжевых волнений в крае. Алтайская ситуация — в центре внимания всей страны. Примеру алтайских законодателей пытаются следовать и в других местах: в Нижегородской области депутаты требуют ухода губернатора Геннадия Ходырева, в Ивановской — губернатора Владимира Тихонова. И мотивации те же, что и на Алтае, — неумение управлять, сложное экономическое и социальное положение в области. Да где же оно не сложное? Пойди навстречу депутатам, этим представителям местных элит, вся выстраиваемая вертикаль власти — под угрозой. И это понимают не только в администрации президента, но и на местах. Около двадцати глав регионов и местных парламентов обращаются к Путину с просьбой не рассматривать пока ситуацию в Алтайском крае, нежелательный прецедент может создаться. Значит, остается ждать до поры, пока в регионе произойдет что-либо экстраординарное, позволяющее снять губернатора с веской мотивацией, а отнюдь не по просьбе крайсовета.

Но ничего экстраординарного не происходит. А что вообще происходит весной и летом 2005-го — на последнем этапе евдокимовского губернаторства? Ну, конечно, продолжается кадровая чехарда. Это как хроническая болезнь, которую так просто не вылечишь.

А пока команда работала или во всяком случае имитировала кипучую деятельность. Механизм власти крутился, с пугающей монотонностью повторяя ошибки прошлого года. В июне прошел ежегодный угольный тендер. И опять-таки среди победителей оказались компании, раньше не принимавшие участия в таких тендерах и вообще не имевшие опыта поставки угля. Кто за ними стоит, чьи интересы здесь реализуются, оставалось лишь гадать. Вместе с тем “Сибирьэнер-гоуглеснаб” (СЭУС), выступивший спасителем края в прошлом году, в нынешнем — опять не попал в число победителей.

— Неужели они вновь хотят заморозить край, невзирая на печальный опыт прошлого года? — задается вопросом один из участников интернет-форума. — Поговорил об этом в администрации, а мне там с хихиканьем отвечают: “Те, кто имел опыт прошлого года, уже не здесь, а те, кто сегодня второй раз наступает на те же грабли, их не было в прошлом году”.

Недурное объяснение последствий евдокимовской кадровой чехарды. Одни, мол, натворили дел и ушли, а другие еще не успели ощутить последствий такого рода деятельности.

Но в данном случае взбунтовался крайсовет. Вмешательство в тендер руководителей двух его комитетов Сергея Серова и Владимира Вагнера привело к тому, что СЭУС вошел-таки в число победителей. А как быть с ценами на уголь, продолжал допытываться у администрации Серов, ведь в прошлом году они увеличивались дважды. Нужны твердые договорные условия. На что руководитель комитета по топливно-энергетическому комплексу краевой администрации Сергей Евдокимов с изрядной долей лицемерия заявил, что тендер носит рекомендательный характер, а выбор поставщика угля и заключение условий поставки зависит от глав муниципальных образований.

Лицемерие этого заявления заключалось в том, что руководитель комитета прекрасно понимал, что деньги на покупку угля в районы направляются из краевого бюджета и всегда есть возможность попридержать финансирование тех, кто не желает считаться с рекомендациями краевой власти. Кто платит — тот и заказывает музыку. Тут такое переплетение интересов, такая борьба корыстолюбии, что черт ногу сломит! И Сергей Евдокимов все острее и болезненнее это понимал, что и побудило его месяц спустя после угольного тендера подать заявление об уходе по собственному желанию. По рассказам он обмолвился при этом следующей фразой: “Не хочу сидеть, ни одно решение администрации не выполняется, ничего нельзя, а уголь поставлять надо”. Если его предшественник покинул свой пост и уехал из края, когда города уже замерзали и за это предстояло отвечать, то Евдокимов предпочел не исполнять роль мальчика для битья и ретировался заблаговременно.

Глубокое понимание ситуации требовалось и в аграрной сфере. Малейшая нечеткость и промедление в выработке решений оборачивались здесь потерями, исчисляемыми сотнями миллионов рублей. Только лишь задержка с выделением средств на приобретение топлива, необходимого для проведения посевной, обернулась потерей 354 миллионов бюджетных рублей. За это время цена на солярку поднялась на три рубля за литр, что при масштабах закупок, исчисляемых более чем сотней тысяч тонн, и привело к таким убыткам. И это при том, что на сельское хозяйство денег в краевой бюджет было заложено значительно меньше, чем в прошлом году. Эксперимент с кредитами, поддержанными московскими банками, Евдокимов нынче не решился повторять, и сев шел с отставанием от прошлогодних темпов теперь уже не из-за дождей, а исключительно по причине плохой организации работ.

А для Евдокимова пора вмешательства в экономику, которым он тешил свои надежды и амбиции на первых порах, прошла, оставив горечь и изжогу. Мало истории с кредитами под урожай, которую потом расхлебывали целый год, так ведь был еще и другой соблазнительный проект, о котором, слава богу, потом никто уж и не вспоминал, ибо кончился он тоже провалом. В ноябре 2004-го заявил губернатор о намерении добиться в 2005 году повышения уровня средней зарплаты в регионе с 4 до 6 тысяч рублей. “Тогда мне не стыдно будет смотреть в глаза моим землякам”, — оповестил край Евдокимов. Но как это сделать? Предполагалось, что в краевой бюджет будут заложены некие механизмы бюджетного стимулирования, которые компенсируют предприятиям их расходы на рост зарплаты. “Будем компенсировать энергозатраты, выплачивать часть процентной ставки по кредитам, компенсировать затраты на новое имущество для технологических нужд, — обещал губернатор. — Ведь все эти затраты съедают львиную долю прибыли! Но предприятие должно повысить заработную плату своих работников до шести тысяч рублей. То есть повышать зарплату на предприятиях в будущем году будет выгодно”. Какой заманчивый обмен: мы вам, вы нам. Бюджет предприятию — компенсационные выплаты, предприятие работникам — повышенную зарплату. На эти компенсационные выплаты щедрый губернатор обещал ни много ни мало — миллиард рублей. Но откуда возьмутся эти средства, что за механизмы будут включены для того, чтобы произошло такое бюджетное чудо, никто толком не знал. Отвечал за этот проект вице-губернатор Сергей Тен, но к будущему лету, когда должен стать ощутимым рост зарплаты, его уже не было в крае и тайну этого несостоявшегося чуда он унес с собой.

А зарплата, как выяснилось, к весне не только не выросла, а совсем
наоборот — начала снижаться. Да и как могло быть по-другому, если край в первом квартале 2005 года, по словам того же крайстата, стал входить в состояние нарастающего экономического кризиса, характеризующегося быстрым падением уровня промышленного производства, стагнацией в сельском хозяйстве и обнищанием населения.

В июле администрации пришлось фиксировать падение производства в первом полугодии на наиболее крупных промышленных предприятиях края. Сократил выпуск продукции “Алтайкокс”, потерявший украинский рынок. Свои беды были на “Алтайтраке”. Зимой там случился срыв производства из-за нехватки и плохого качества угля, потом выяснилось, что новые собственники предприятия финансово несостоятельны, в результате тракторов выпустили куда меньше, чем предполагали, что потянуло за собой цепочку сокращения производства на Алтайском моторном заводе, поставлявшем “Алтайтраку” двигатели... А в апреле спад пошел на комбинате химволокна, да такой резкий, что угроза увольнения нависла над двумя тысячами его работников. Это было настолько серьезное ЧП краевого масштаба, что 19 июля в Барнауле состоялся профсоюзный митинг, на который собралось 800 человек. Протестовали против массового увольнения на комбинате, но критиковали и федеральные, и краевые власти. Впервые за год и три месяца евдокимовского властвования прозвучал призыв к отставке губернатора, не в крайсовете прозвучал, а на массовом митинге. Вектор народной любви, неизменно ориентированный в сторону Евдокимова, словно бы поменял направление.

Конец июня — начало июля наш герой провел в отпуске, последнем в своей земной жизни. Отправился в алтайский пансионат “Адару”, что неподалеку от озера Ая. Здесь на берегу быстрой и холодной Катуни в двухэтажном VIP-доме он и проводил эти две недели вдвоем с женой. Конечно, настоящего отдыха не получалось, звонили телефоны, приезжали замы, дела не отпускали, не давали отключиться, забыть о том непосильном грузе, который он взвалил на себя больше года назад, грузе, который грозил раздавить его как личность. Да он и был теперь совсем другой, чем в прошлые годы, с обычным для него весельем и застольем, хороводом друзей, пьянками-гулянками, пением и зубоскальством. Теперь это был мрачноватый, сдержанный человек, обремененный заботами и тяжелыми мыслями. Похоже, что его одолевали тяжелые предчувствия. После смерти об этом говорили многие,

8 июля отпуск закончился и был еще один месяц, наполненный обычными делами, — привычное как застарелый ноющий зуб противостояние с крайсоветом, попытки расшевелить Москву, получить гарантии, что увольнение не состоится, хозяйственные заботы, представительство...

7 августа. События этого воскресного дня впоследствии тщательно изучались и документировались. И потому стечение обстоятельств, приведшее к гибели нашего героя и двух его спутников (а всякая смерть — следствие стечения обстоятельств, результат сочетания случайности и закономерности), известно до мельчайших подробностей.

В шесть утра, когда Михаил Евдокимов еще спал в своем верхнеобском доме, его водитель Иван Зуев, немолодой, опытный, с тридцатилетним профессиональным стажем вождения человек, сел в стоящий в гараже краевой администрации пятисотый “мерседес” с положенным губернатору госномером “0100 ОО 22 RUS” и погнал его в Верхнеобское.

Расстояние от Барнаула до села — 200 километров. Обычно люди преодолевают его часа за два с половиной, едучи сначала по городу, а потом через обский мост, через Бийск и далее, притормаживая на сложных участках трассы. Зуев подкатил к дому Евдокимова ровно в 7.30. Это давало потом понять, что обычная средняя его скорость при езде по краю превышает 130 километров в час.

День же губернатору предстоял такой. В селе Полковниково Косихинского района, на родине Германа Титова, предстояли торжества по поводу 70-летия второго космонавта, в которых Евдокимов обещал принять участие. А потом надо было поехать к памятной стеле, установленной на месте знаменитой коммуны “Майское утро”, где в 20-е годы жил и работал просветитель местных крестьян Адриан Топоров, организатор публичных чтений художественной литературы. Посещение этой стелы можно было считать чем-то вроде поклонения святым местам Сибири, несущим в себе напоминание о духовном потенциале народа. И для Евдокимова с его обостренным чувством местного патриотизма имя Топорова, наряду с именами Шукшина и Титова, было свято.

Ехать он хотел всей семьей, но дочь Аня за день перед тем попросила начальника губернаторской охраны отвезти ее из Верхнеобского в Барнаул к подруге, да там и осталась. Жене Галине Николаевне ехать на торжества не очень-то хотелось, но Михаил Сергеевич настоял, и она впопыхах выбежала к машине в домашних тапочках, уже в пути надевая туфли. В то же утро охранник Александр Устинов, в прошлом спецназовский офицер, прошедший через многие горячие точки, звонил в Барнаул, выясняя, будет ли машина сопровождения. Ему было сказано, что сопровождение, то есть идущий впереди джип с охраной, снято по распоряжению начальника краевого управления внутренних дел генерала Валькова — в поездках по краю губернатору оно не положено. Можно было, конечно, взять охрану из Верхнеобского, где и машин имелось достаточно, и организовать сопровождение самим, но почему-то этого не сделали. Кто-то из руководителей края впоследствии объяснял это так, что, мол, был воскресный день, ехал губернатор на народное торжество, неудобно появляться с машиной вооруженных людей. Если так, тогда зачем было Устинову выяснять, будет ли сопровождение? В администрации же говорили, что в последнее перед смертью время губернатор подолгу оставался в Верхнеобском и как будто даже боялся оттуда выезжать, так что замы с бумагами к нему туда ездили.

Эта тема евдокимовских предчувствий долго муссировалась в губернаторском окружении. Но при довольно тонкой его нервной организации, при эмоциональности натуры такие ощущения могли быть даже без конкретных поводов. Вот и жена говорит, что во время той роковой поездки он, как ей казалось, нервничал, что, впрочем, объяснимо тем, что они опаздывали. По той же причине, по всей видимости, гнали на огромной скорости. Да и вообще-то так уж велось, что хозяин края ездит по дорогам с ветерком, с мигалкой, часто по осевой, иначе какой же он хозяин — ноблес оближ.

А в то утро если уж пустой, без хозяина, Иван Зуев за полтора часа преодолел 200 километров от Барнаула до Верхнеобского, то можно себе представить, с какой скоростью он шел, чувствуя, что хозяин опаздывает. Перед поворотом на Плешково “мерседес” взлетел на пригорок, как полагают, со скоростью 180 километров в час и на переломе дороги Иван увидел перед собой метров в трехстах перекресток, где поворачивала налево “тойота-марино”, в салоне которой кроме водителя — железнодорожного электрика Олега Щербинского — находились еще его жена с ребенком и подруга жены тоже с ребенком. Щербинский повернул указатель левого поворота, но видеть мгновенно возникший сзади него “мерседес” не мог, потому что сидел за рулем справа (в “тойоте” правостороннее управление), да и появилась нагнавшая его машина слишком быстро. А у Зуева имелось шесть секунд до столкновения. За это время он должен был принять решение — обходить “тойоту” слева или справа, где было метров десять чистого асфальта. Иван принял решение, привычное для водителя VIP-персон, — слева, по встречной полосе. Оно-то и оказалось роковым. Уходя от поворачивающей налево “тойоты”, “мерседес” “чиркнул” ее по касательной и вылетел в кювет, а затем, перелетая его, ударился в противоположный склон и, отскочив вверх, врезался в придорожную березу. Это был практически лобовой удар. Передние подушки безопасности раскрылись, но тут же были порваны деталями кузова. Трое мужчин погибли мгновенно. А Галина Николаевна, за мгновение перед столкновением нагнувшаяся, чтобы поправить пластырь на ноге, осталась жива, получив тяжелые повреждения.

Вот и все. Дорожный перекресток, кювет, береза, сокрушительный удар и жизнь Михаила Евдокимова мгновенно кончилась.

© При использовании материалов АШПИ ссылки на эти страницы обязательны.