Манойло А.В. К вопросу о содержании понятия «информационная война»

Данные об авторе. Манойло Андрей Викторович, доктор политических наук, кандидат физико-математических наук, профессор кафедры российской политики факультета политологии Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Приоритетные темы научных исследований: технологии информационно-психологического воздействия на международные и внутриполитические конфликты, психологические операции в международной политике, международные конфликты, информационные и психологические войны.

Аннотация. В докладе представлен анализ содержания понятия информационной (психологической) войны, которая рассматривается на различных уровнях научного познания: как социальное явление, как поле политических конфликтов, как особая форма политического конфликта и как инструмент государственной информационной политики.

К вопросу о содержании понятия «информационная война»

В современном мире информационные войны — одна из наиболее значимых проблем современных международных отношений. Действительно, информационные войны сегодня стали одним из важнейших факторов внешней политики, в локальных конфликтах они успешно сочетаются с вооруженной агрессией, но, в отличие от последней, не подпадают под запреты и ограничения международного права.

Для того, чтобы выработать эффективную политику противодействия ИПВ, необходимо определиться с основными понятиями и определениями: что же такое представляет собой информационная (психологическая) война, когда она начинается и когда заканчивается (это важно с международно-правовой точки зрения), правомочно ли использовать термин «война» к данному явлению, в чем состоит ее социальная опасность и в каких единицах она измеряется, а также определиться со способами, методами и инструментами ведения ИВ. К числу последних относится проблема определения понятия «информационное оружие», которое также повсеместно используется с самым различным смысловым наполнением.

Точность в определениях важна не только для достижения согласия в среде ученых-исследователей, но и для практиков: юристам-международникам важно знать, когда ИВ начинается и когда заканчивается, для того чтобы привязывать к этим ключевым точкам принятие соответствующих правовых актов, регулирующих вопросы войны и мира; дипломатам, подбирающим формулу к каждой конкретной ситуации; миротворцам, получающим сигнал о том, что конфликт перешел в особую, предельно опасную, но вместе с тем и управляемую, фазу; специальным службам, нацеленным на выявление и ранее предупреждение операций ИВ, имеющих длительную скрытую фазу; военным, пытающимся определить адекватность ответного удара. В современных условиях точность в определениях может быть достигнута не в результате закрепления одного из них в официальных документах (не в результате «инициативы сверху»), а только в результате взаимного согласия всех специалистов в данной области, как ученых-исследователей, так и практиков, относительно содержания понятия ИВ и других понятий данной предметной области. Как в связи с этим отметил Т. Кун, наука начинается тогда, когда ученые перестают спорить и начинают соглашаться. Эта формула применима и в данном конкретном случае.

Сам термин «информационно-психологическая война» (ИПВ) впервые был перенесен на российскую почву из словаря военных кругов США. Дословный перевод этого термина («information and psychological warfare») с родного для него языка может звучать и как «информационное противоборство», и как «информационная, психологическая война», в зависимости от контекста. Многозначность перевода данного термина на русский язык стала причиной разделения современных российских ученых на два соперничающих лагеря – на сторонников «информационного противоборства» и сторонников «информационной войны», несмотря на то, что, на языке оригинала это, по существу, одно и то же.

Вводя в употребление термин «информационно-психологическая война», американские ученые, как гражданские, так и военные, придерживаются традиционной для американской культуры прагматичной идеологии, ориентированной на ближайшую перспективу: используя термин «информационная война», они формируют в сознании властных кругов и общественности целевую установку на то, что в будущем эта форма отношений станет настолько развитой и эффективной, что полностью вытеснит традиционное вооруженное противостояние. У американских экспертов в области психологических операций информационная война используется не столько как термин, обозначающий современную фазу развития конфликтных социально-политических отношений, сколько как вектор формирования внешней политики, как программа выбора политического курса и конечная цель эволюции инструментов политического управления.

С нашей точки зрения, информационно-психологическая война в рамках научного исследования может рассматриваться на различных уровнях познания: как социальное явление; как поле политических конфликтов; как особая форма политического конфликта; как элемент системы инструментов политического регулирования (инструмент информационной политики).

В рамках каждого из указанных уровней рассмотрения информационно-психологическая война исследуется в рамках собственной научной гипотезы:

1. Социологическая гипотеза информационно-психологической войны: информационно-психологическая война – социальное явление и новая форма общественных отношений, порождаемая информационным обществом.

2. Статистическая гипотеза информационно-психологической войны: информационно-психологическая война – поле политических конфликтов, находящихся в тесной взаимосвязи и взаимодействии;

3. Конфликтологическая гипотеза информационно-психологической войны: информационно-психологическая война – политический конфликт с целью разрешения противоречий по поводу власти и управления, в котором столкновение сторон осуществляется в форме информационно-психологических операций с применением информационного оружия.

В рамках этой гипотезы цель ИПВ — разрешение противоречий по поводу власти и осуществления политического руководства в информационно-психологическом пространстве. Отсюда вытекают основные политические задачи информационно-психологической войны:

– трансформация структуры национальных экономических, политических, социально-культурных, информационно-психологических пространств участников международных отношений в соответствии с собственными принципами формирования информационно-политической картины мира;

– достижение военно-политического превосходства и безусловного лидерства в сфере международных отношений;

– достижение целей национальной экономической, идеологической, культурной, информационно-психологической экспансии;

– обеспечение благоприятных условий для перехода собственной национальной системы социально-политических отношений на новый, более высокоразвитый и высокотехнологичный этап эволюционного развития.

Необходимо также указать признаки ИПВ:

– насилие как основная форма взаимодействия участников информационно-политического конфликта;

– информационно-психологические операции как специальная организационная форма оказания политического воздействия на участников конфликта;

– применение информационного оружия.

4. Системно-функциональная гипотеза информационно-психологической войны: информационно-психологическая война — часть системы политического регулирования, инструмент информационной политики.

В рамках социологической гипотезы ИПВ рассматривается как новая форма социальных отношений (объект социологического анализа), а спектр конфликтных ситуаций, порождаемых психологической войной, – как внешнее проявление системных свойств данного объекта.

В рамках статистической гипотезы ИПВ рассматривается как сложная высокодифференцированная система (поле) политических конфликтов, находящихся в тесной взаимосвязи и взаимодействии, каждый из которых рассматривается как единичная реализация ансамбля конфликтных ситуаций, генерируемых или проявляемых полем психологической войны.

В рамках конфликтологической гипотезы ИПВ рассматривается как политический конфликт, имеющий самостоятельное значение как объект исследования и управления, находящийся во взаимодействии и взаимообусловленности с другими политическими конфликтами.

В рамках системно-функциональной гипотезы ИПВ рассматривается как часть системы информационной политики как агрессора, так и жертвы агрессии, в рамках которой информационно-политические конфликты, порождаемые психологической войной, интегрируются в структуру политической системы конфликтующих сторон и используются ими в качестве инструментов политического регулирования.

Важно отметить, что современная агрессивная информационно-психологическая война сама порождает локальные войны и вооруженные конфликты, которые становятся ее индикатором, «витриной» и основной формой политического проявления скрытых процессов, лежащих в ее основе.

На современной стадии развития политических технологий информационно-психологическая война не всегда начинается собственно с военных действий, но сами военные действия становятся необходимым фактором любой боевой психологической операции – в качестве средства инициирования цепных психологических реакций, предусмотренных ее сценарием. Война психологическая порождает войну локальную: для перехода психологической операции из латентной стадии в активную необходим инициирующий повод, а, следовательно, нужен локальный вооруженный конфликт. То, что в планах информационно-психологической войны традиционная война играет ограниченную, строго отведенную ей роль, не делает ее менее опасной, не сокращает ее масштабов и не вытесняет ее из сферы политических отношений – глобальные военные конфликты постепенно исчезают из политической жизни (в условиях ИПВ в них больше нет необходимости), количество же локальных вооруженных конфликтов и частота их возникновения растет.

Наблюдающийся сегодня постепенный перенос политической борьбы в информационно-психологическую сферу увеличивает риск возникновения локальных вооруженных конфликтов: технологии ИПВ многим кажутся привлекательными именно в силу их относительной дешевизны, доступности и эффективности, а, следовательно, интенсивность их использования в политической борьбе будет только нарастать. Соответственно, будет увеличиваться и количество локальных вооруженных конфликтов, которые в психологических операциях играют роль инициирующего механизма – так называемого «спускового крючка». Что, в конечном итоге, ведет к распространению практики применения собственно вооруженного насилия: там, где начинается психологическая война, обязательно возникнет локальный вооруженный конфликт.

Таким образом, информационно-психологическая война – это боевые действия, спланированные в соответствии с пиар-сценарием, цель которых — не уничтожение живой силы и техники противника, а достижение определенного пиар-эффекта. Продукт современной операции информационно-психологической войны – это сводка новостей СМИ в формате журналистского репортажа.

Комментарии 3

  • С интересом прочитала статьи А.В. Манойло, в которых автор разъясняет понятие «информационные войны» и знакомит читателей с основными интерпретациями соответствующего термина в научной литературе. Обращает на себя внимание стремление автора систематизировать существующие в научной литературе подходы в исследовании информационных войн, дать критический анализ (хотя и очень краткий) этих подходов. При этом у меня как читателя-неспециалиста возникло несколько вопросов к Андрею Викторовичу как специалисту в данной области.
    1.В аннотации к статье используется понятие «информационные и психологические войны». Это означает, что есть информационные войны и есть психологические, т.е. понятия разводятся. Обращение к англоязычному варианту термина (который можно воспринимать как первооснову) это разделение подтверждается. Непонятно, почему далее без объяснений информационная война отождествляется с психологической в формуле «информационная (психологическая) война». В последующем тексте автор использует ещё один термин – «информационно-психологическая война». Вопрос: информационная война = психологической = информационно-психологической? 2. Если это так (а из текста следует, что это так), возникает второй сюжет. В перечне объектов воздействия ИВ автор называет и информационные системы «противника». Но информационные системы вряд ли могут быть объектом психологических войн (объектом последних, как мне представляется, должны быть люди), а, следовательно, понятие информационных войн является более широким, чем информационно-психологических. В данном случае предполагается наличие ещё одного варианта (вариантов?) информационных войн кроме информационно-психологических. Интересно было бы познакомиться с мнением специалистов.

  • [quote]Продукт современной операции информационно-психологической войны – это сводка новостей СМИ в формате журналистского репортажа.[/quote]
    О как! Я так и думал… Журналисты как инструмент госдепа.

  • [quote][quote]Продукт современной операции информационно-психологической войны – это сводка новостей СМИ в формате журналистского репортажа.[/quote]
    О как! Я так и думал… Журналисты как инструмент госдепа.[/quote]
    Спасибо Вам огромное за интерес, проявленный к статье. Мне хотелось бы пояснить свою позицию относительно содержания понятий «информационная война», «психологическая война», «информационно-психологическая война» и т.д. Многие исследователи пытаются найти у этих понятий «10 различий», увеличивая общую неразбериху в существующей терминологии. Мне все-таки кажется, что это в определенной мере бессмысленное занятие: все эти термины описывают одно и то же явление, а различные прилагательные к термину война просто акцентируют внимание то на инструментах воздействия (информация, информационные способы воздействия, информационные технологии в термине информационная война), то на объектах воздействия (массовое и индивидуальное сознание, психика человека — в термине психологическая война), а иногда и на том и на другом — на инструментах и объектах — одновременно (термин информационно-психологическая война). Эта свобода вполне допустима для в целом еще неустоявшейся терминологии исследований в сфере информационных войн, находящейся в поиске точных определений и их смысловой нагрузки. Вот почему у меня в статье термины ИВ, ПcиВ и ИПВ употребляются фактически как синонимы, а прилагательное к термину война носит в основном сигнальную функцию, выделяя те аспекты, на которые стоит обратить внимание. Такой подход методологически оправдан: не стоить плодить туманные сущности.
    Что касается информационных систем противника как объекта информационных войн, то это не мое мнение, а точка зрения тех авторов, чьи точки зрения приводятся в проведенной мною классификации взглядов отечественных исследователей на информационную войну (второй доклад). «Информационные системы противника» не стоит понимать буквально: в понимании военных, это технические средства и персонал, обладающие таким же единством, как танк и его экипаж в бою. Особого противоречия с другим определением объекта — сознание человека и общества — я не вижу: в любом случае воздействие на информационную систему ставит своей целью управление сознанием людей, исполняющих в этой сиcтеме определенные функции, или людей, для которых эта система является источником информации, необходимой для выработки и принятия управленческих решений. Так что конечным адресатом информационных атак все равно оказываются люди, их сознание и психика.
    Есть правда и весьма курьезные мнения (устаревшие, но все еще упоминаемые), что ИВ — это война электронных систем (кибервойна), и что одной из ее разновидностей является РЭБ (радио-электронная борьба), поскольку она ставит помехи и искажает сигналы несущие информацию. Серьезно их вряд ли стоит рассматривать.