К столетию со дня рождения Е.М. Залкинда

Профессор Юрий Чернышов к столетию со дня рождения известного востоковеда Евгения Залкинда
ИА ПолитСибРу, 28.04.12

Вчера в Алтайском госуниверситете прошла конференция, посвященная 100-летию со дня рождения известного востоковеда профессора Евгения Залкинда. На ней был представлен оригинал-макет его монографии «Очерк генезиса феодализма в кочевом обществе». Профессор АлтГУ Юрий Чернышов рассказывает о книге:

Книга эта по каким-то причинам не была издана при его жизни, а рукопись считалась утраченной. Однако недавно ее удалось обнаружить в архиве.

В научном отношении исследование весьма интересное и совершенно не устаревшее. Мы подготовили рукопись к печати (уточнили сноски, добавили вводные статьи, фотографии и список публикаций ученого). Однако обращения к начальству по поводу издания книги пока не дали результатов. Будем надеяться, что все-таки получится.

Ниже приводится одна из статей, предваряющих сам текст книги:

Евгений Михайлович Залкинд – человек, преподаватель, ученый

Участвуя в подготовке этой книги к изданию, я внимательно прочитал весь текст. Это чтение хорошо напомнило о том, как в далеком 1978 году Евгений Михайлович преподавал нам, студентам исторического факультета АГУ, спецкурс по данной теме. Хотелось бы рассказать о некоторых воспоминаниях, связанных с этим замечательным человеком.

Он был, несомненно, очень интересной и неординарной личностью. Интеллигентный, вежливый, широко эрудированный, обладавший огромным жизненным опытом, демократичный и всегда уважительно относившийся к другим мнениям. Он ходил по университетским коридорам и лестницам, прихрамывая, опираясь на трость. Своими академично-свободными манерами напоминал дореволюционного профессора. На переменах, выйдя из аудитории, курил в холле, аккуратно стряхивая пепел в заранее припасенную коробочку. Некоторые особенно активные студенты пристраивались к нему курить, параллельно обсуждая темы прослушанной лекции. Они стряхивали пепел туда же. И он их не прогонял – напротив, оживленно обо всем беседовал, тонко шутил. Хорошо запомнился его внимательный и какой-то грустно-иронично-доброжелательный взгляд, которым он всегда встречал собеседников.

Чувствовалось, что в жизни ему пришлось пережить немало тяжелых моментов.

Достоверно тогда ничего известно не было. Говорили, что он пережил блокаду в Ленинграде, работал в ЛГУ, где учился у таких известных ученых, как Е.В. Тарле, Н.И. Конрад, В.Г. Богораз-Тан. Но потом из-за «вольнодумства» и «неправильного происхождения» вынужден был отправиться в Сибирь. После работы в Бурятии переехал на Алтай в 1977 г. В АГУ он занимал должность заведующего кафедрой всеобщей истории. Никогда не стремился «сделать карьеру» через следование политической конъюнктуре.

Очень характерен такой эпизод, ставший известным недавно, тоже благодаря архивным документам. В 1939 — 1940 гг. Е.М. Залкинд находился в командировке в Забайкалье для сбора материалов буддийских монастырей, закрытых властью. Монастыри к этому моменту были буквально разгромлены: святыни разбиты, книги валялись на земле. Остальные члены этой комиссии (очевидно, исходившие из пропагандировавшейся тогда установки, что «религия — опиум для народа») стремились как можно больше предметов культа «сдать в утиль». С огромным трудом Е.М. Залкинду удалось добиться сохранения хотя бы всех книг. Он поступил как настоящий интеллигент — не «плывя по течению», а руководствуясь собственным разумом и совестью. За такую роскошь ему пришлось потом не раз расплачиваться. И все же он на всю жизнь сохранил в себе этот внутренний стержень – служил не чиновникам или партии, а науке. Практически все, кому довелось у него учиться, вспоминают о нем с теплом и с огромным уважением – как настоящего Человека и настоящего Профессора.

Спецкурс, который он нам читал, был, очевидно, построен на материалах именно этой книги. Впрочем, это было не заурядное «чтение лекций», а скорее рассказывание и рассуждение, диалог и беседа. Прямо перед студентами разворачивалась солидная исследовательская «кухня». Приводились и сопоставлялись разные факты из истории Запада и Востока. Цитировались разные мнения ученых, а затем шел их детальный критический разбор, взвешивались все аргументы «за» и «против».

Очень характерно, что в этом поиске истины Евгений Михайлович старался не предопределять исход поиска какими-то абстрактными схемами или личными симпатиями и антипатиями. Так, например, в целом весьма критично воспринимая концепцию С.Е. Толыбекова, он вполне мог поддержать этого автора, если по какому-то вопросу его аргументы представлялись разумными. И напротив, очень уважительно относясь к исследованию Б.Я. Владимирцова, он, тем не менее, мог констатировать объективно присущие ему некоторые «недоработки». Следы такого подхода хорошо видны и в этой книге.

О его отношении к студентам как коллегам хорошо говорит эпизод, который запомнился мне на всю жизнь. Слушая спецкурс и, очевидно, пропитавшись исходящим от лектора пьянящим духом свободы критики, я вдруг обратил внимание, что одному аспекту темы в спецкурсе уделено явно недостаточно внимания. Дело в том, что Евгений Михайлович вполне в традициях отечественной историографии того времени при анализе феномена феодализма уделял основное внимание «базисным», а не «надстроечным» явлениям. В очень дискуссионном вопросе о том, был ли у монголов сложившийся феодализм к XIII в., основные аргументы черпались из экономической сферы (вопросы о собственности на скот, на землю и т.д.). И очень мало говорилось, например, о тех переменах в религиозной сфере (и в целом в менталитете), которые могли быть косвенно связаны с генезисом феодализма и развитием феодальных отношений.

Где-то в середине курса я задал Евгению Михайловичу вопрос на эту тему. Он кратко ответил в том духе, что бывают всякие исключения, и религия здесь – не показатель. Занимаясь историей христианства, я как раз интересовался в это время вопросом о том, каковы объективные причины того, что у многих народов мира происходило принятие «мировых религий» именно на стадии формирования феодальных отношений. Случай с «монгольским феодализмом» полностью выбивался из этой тенденции: если допускать, что этот феодализм (пусть даже в «ранней» форме) сложился уже к XIII веку, то почему общество продолжало довольствоваться шаманизмом, а мировая религия в лице буддизма была принята только после XVI века? При этом некоторые авторы высказывались на эту тему гораздо более определенно. Так, по И.Я. Златкину, процесс феодализации Монголии начался еще в первые века н.э. Государство киданей (империя Ляо, X – XII вв.) относится уже к типу раннефеодальных, а после реформ Чингисхана «феодальные производственные отношения получили силу закона и стали определяющими».

Для прояснения этого вопроса пришлось поднять дополнительную литературу по религиоведению и истории Востока. Результатом стало написание 6-страничной записки, в которой достаточно дерзко подвергалось сомнению суждение лектора о том, что «религиозные» и вообще «надстроечные» аргументы не могут быть серьезным доводом в этом вопросе. Отмечалось, что в литературе иногда встречаются иные подходы. Так, например, в известной книге В.Н. Никифорова «Восток и всемирная история» сделан вывод: «Можно сказать, что буддизм при всех различиях эпох и условий различных стран везде выступал в качестве провозвестника средневекового общественного устройства, средневекового образа жизни и мышления. В этом – общее между ним и такими же мировыми религиями – христианством и исламом». В конце записки, переданной Е.М. Залкинду, высказывались предположения, какие реальные тенденции в изменении менталитета монгольского общества, вероятно, происходили в течение данного периода.

Записка была передана Евгению Михайловичу незадолго до окончания лекций. Некоторые сокурсники ожидали, какова же будет «месть» преподавателя за эту критику. Однако он, зайдя в аудиторию, сразу сказал, что записка порадовала его использованием специальной литературы и серьезной аргументацией, поэтому ее автор без экзаменации получает «автомат». А спустя два года еще одной «местью» Евгения Михайловича стала его рекомендация на продолжение учебы в ленинградской аспирантуре. Кстати, в ЛГУ о нем тоже оставалась хорошая память. Его рекомендация была очень уважительно встречена профессором Э.Д. Фроловым.

В мае 1980 г. пришло известие о его смерти. Всем, кто его знал, было очень горько от сознания того, что этого человека мы никогда больше не увидим. К сожалению, не очень повезло с сохранностью его бумаг. Рассказывают, что новый хозяин квартиры, главный редактор партийной газеты, едва вселившись, не стал разбираться и просто выбросил все бумаги на свалку. Однако кое-что коллеги все-таки смогли спасти. Но и это пролежало многие годы без движения в архиве.

Добрая память о Евгении Михайловиче осталась везде, где он жил и работал — не только на Алтае и в Санкт-Петербурге, но и, в частности, в Бурятии. На его научно-популярные статьи и региональные исследования до сих пор там часто ссылаются. А недавно в интернете удалось найти указание о том, что столетний юбилей этого ученого включен в план официальных мероприятий (Утверждено приказом Министерства культуры Республики Бурятия от 30 декабря 2011г. № 003-684).

Архивные документы рассказывают о том, что в последние годы жизни Евгения Михайловича его труды были по достоинству оценены и за рубежом. 6 июня 1978 года ему было направлено письмо из Франции, из Лаборатории этнологии и сравнительной социологии Центра монголоведных исследований Университета Париж X. Автор, известный монголовед Роберта Амайон писала: «Господин профессор. Редакционный комитет нашего альманаха «Монголоведные исследования», весьма заинтересованный Вашей книгой «Общественный строй бурят в XVIII и первой половине XIX в.», опубликованной в Москве в 1970 г. (…), выразил желание издать ее французский перевод в виде специального номера альманаха. Я сама обеспечу перевод; выпуск предполагается в начале 1979 г. Я сейчас обращаюсь к Вам с просьбой дать свое согласие, чтобы приступить к этому переводу и к этой публикации, которая будет в большой степени способствовать ознакомлению с чрезвычайно интересной историей бурятского общества, увы, совсем не известной во Франции, а также с Вашим произведением». Согласие на перевод книги было дано Евгением Михайловичем. Работа по переводу была начата, но, к сожалению, ее не успели завершить при его жизни. Последнее письмо от Роберты, в котором она желает ему выздоровления и с сожалением сообщает, что перевод затягивается из-за больших объемов другой работы, было датировано 2 апреля 1980 г.

Хочется верить, что выход в свет данной книги поможет сохранить светлую память о Евгении Михайловиче — очень достойном человеке, талантливом преподавателе и серьезном ученом.

Ю.Г. Чернышов