О.Ю. Курныкин.
Жизненный путь Евгения Михайловича Залкинда
(1912–1980)[1]

(Доклад, прочитанный на V научных чтениях памяти профессора Евгения Михайловича Залкинда 27 апреля 2012 г.)

Евгений Михайлович Залкинд принадлежит к тому поколению отечественных ученых-гуманитариев, которое сформировалось в переломный момент российской истории и на судьбе которого в большей или меньшей степени отразились изломы отечественной истории ХХ века.

Е.М. Залкинд родился 3 августа 1912 г. в Ростове-на-Дону в семье большевика-подпольщика. По воспоминаниям Евгения Михайловича, его отец вышел из очень бедной семьи, пытавшейся выбиться из нужды примерно теми же методами, что и герои Шолом Алейхема, и с теми же результатами. Еще в молодые годы его отец – Михаил Яковлевич – ушел в революцию. Он рано примкнул к социал-демократам, а после раскола в их рядах – к большевикам. Его партийный стаж исчислялся с 1902 г. Он входил в состав руководства ростовской партийной организации, работал некоторое время в Баку, где после ареста был помещен в одну камеру со Сталиным. Близко дружил с Прокопием Джапаридзе, впоследствии расстрелянным в составе 26 бакинских комиссаров. Михаил Яковлевич неоднократно подвергался арестам, и его сын – Евгений – родился, когда отец отбывал ссылку в Устьсысольске на территории нынешней Республики Коми. После революции отца перевели на советскую и партийную работу в Москву, где он, страдавший многими недугами, в том числе тяжелым пороком сердца, скончался в январе 1920 г. Таким образом, в семилетнем возрасте Евгений осиротел.

После смерти отца семья перебралась в Ленинград. В общей сложности ленинградский период жизни Е.М. Залкинда охватывает более двух десятилетий. Здесь он в 1928 г. окончил единую трудовую школу-девятилетку. Согласно свидетельству об окончании школы, являлся секретарем школьной санитарной комиссии, принимал участие в работе по ликвидации неграмотности в подшефной части. Кроме того, в соответствии с принятым школой «промышленно-экономическим уклоном», он приобрел навыки и знания по следующим специальным предметам: бухгалтерии, коммерческой арифметике, товароведению, хозяйственному праву, возможно, оказавшиеся небесполезными в дальнейшей профессиональной деятельности Евгения Михайловича, сочетавшей академические исследования с выполнением ряда хозяйственно-управленческих функций.

В следующем 1929 году 17-летний Залкинд поступил на этнографическое отделение географического факультета Ленинградского университета, где в те годы под руководством Л.Я. Штернберга и В.Г. Богораза (Тана) зарождается мощная этнографическая школа. Довелось ему слушать лекции таких выдающихся отечественных историков, как Е.В. Тарле, Н.И. Конрад. В те годы определился и круг его научных интересов – этнография и история народов Сибири и Центральной Азии. Будучи студентом, участвовал в научных экспедициях в Бурятию (тогда – Бурят-Монгольская АССР). Правда, полный университетский курс Евгению Михайловичу закончить не удалось: в 1932 г. в связи с острым недостатком кадров был проведен досрочный выпуск, и после окончания третьего курса он вместе со своими сокурсниками получил свидетельство об окончании университета. Некоторое время работал в качестве научного сотрудника музея при научно-исследовательском институте культуры в Улан-Удэ, но через несколько месяцев, «вследствие совершенно невозможных условий для работы в Институте», вернулся в Ленинград для продолжения образования. В следующем 1933 г. 20-летний Залкинд поступил в аспирантуру Института народов Севера. В 1933–1934 гг. по совместительству работал в издательстве «Молодая гвардия», в редакции детской литературы, руководимой С.Я. Маршаком, где ведал выпуском детских книг на языках народов Севера.

Летом 1934 г. по командировке Института народов Севера Залкинд посетил верховья р. Баргузин. Во время этой поездки были собраны архивные материалы, сделаны этнографические наблюдения, произведены фольклорные записи, легшие в основу диссертационного исследования.

По истечении трехгодичного срока аспирантуры, в мае 1936 г. Евгений Михайлович защитил кандидатскую диссертацию «Опыт исследования этногенеза и общественного устройства восточных эвенков (тунгусов) (Баргузинские эвенки)» (утверждение ВАКом в ученой степени кандидата исторических наук состоялось в декабре 1938 г.). После кончины одного из учителей — профессора В.Г. Богораза — Евгений Михайлович в 1936 г. принимает предложение читать курс по истории и этнографии Сибири в Педагогическом институте им. А.И. Герцена, однако через год в связи с изменением учебных планов начинающий преподаватель остался не у дел.

В 1938 г. 25-летний Залкинд поступил в докторантуру Института востоковедения АН СССР. Однако, по его признанию, первые два года докторантов загружали учебными занятиями, а когда дело дошло до работы над диссертацией, Евгения Михайловича откомандировали от Академии наук в длительную экспедицию в Забайкалье. В 1939 г. он работал в качестве научного сотрудника, а в 1940 г. – начальника экспедиции, главной задачей которой являлся сбор коллекции из имущества бывших буддийских монастырей Бурятии, закрытых по распоряжению властей.

Сохранились отчеты Е.М. Залкинда об экспедициях 1939 и 1940 годов, представляющие несомненный интерес и ярко свидетельствующие как о крайних проявлениях антирелигиозной политики государства, так и о неординарных личностных качествах автора этих отчетов.

Так, в отчете 1939 г. описывается состояние Янгажинского дацана, который Евгений Михайлович посетил уже после завершения там работы специальной комиссии, в состав которой он был введен как представитель Академии наук. По его словам, «дацан производил такое впечатление, как будто бы в нем произошел погром: груды разбитых и разломанных бурханов, толстый слой листов из рассыпанных книг покрывали всю территорию монастыря. Огромная деревянная статуя Майдари[2] оригинальной работы бурятских мастеров разбита в щепы и сжигалась. Разрушение дацана было полным». Автор отчета не скрывал своего отношения к подобному стилю работы членов комиссии: «разрушение Янгажинского дацана представляется в высшей степени нецелесообразным».

Е.М. Залкинд постоянно конфликтовал с остальными членами комиссии, стремившимися возможно большее количество предметов буддийского культа сдать в утиль. «Мой голос оставался одиноким», – печально констатировал в отчете Евгений Михайлович. Вместе с тем, он отмечал, что наибольшим своим достижением во время работы в комиссии считал то, что ему удалось добиться полного сохранения всех книг. Тревожился он и о судьбе огромных коллекций из закрытых дацанов Монгольской Народной Республики, опасаясь, что Академия наук придет туда слишком поздно.

Основные усилия Е.М. Залкинда как начальника экспедиции Академии наук по сбору коллекций бывших буддийских монастырей Бурят-Монгольской АССР и Читинской области в следующем 1940 году были направлены на спасение того, что еще оставалось после варварского разрушения дацанов. Благодаря настойчивости, организаторским способностям и профессионализму руководителя экспедиции, самоотверженной работе ее членов в Ленинград было отправлено два вагона собранных коллекций. Предметы изобразительного искусства были распределены по ленинградским музеям, а рукописи и книги пополнили фонды Ленинградского отделения Института востоковедения; часть материалов была передана в музеи и хранилища Бурятии. Вклад Е.М. Залкинда в сохранение культурного наследия российского буддизма, думается, в полной мере еще не оценен. Правда, за успешную работу по руководству экспедицией он был премирован месячной стипендией.

После начала Великой Отечественной войны Евгений Михайлович по состоянию здоровья (из-за повреждения ноги) был освобожден от военной службы и первую самую страшную зиму провел в блокадном Ленинграде. Состоял в дружине противовоздушной обороны города. В феврале 1942 г. при эвакуации сотрудников Академии наук его в состоянии жесточайшей дистрофии вывезли в Фергану, затем, после трехмесячного восстановления, Е.М. Залкинд с семьей переехал в знакомую ему Бурятию, в Улан-Удэ. Здесь он в течение пяти лет работал сначала ученым секретарем, а с 1943 г. – заместителем директора Научно-исследовательского института культуры и экономики по научно-исследовательской работе. За это время сменилось четыре директора института, так что основная тяжесть организационной и хозяйственной работы легла на плечи заместителя. Как отмечал сам Евгений Михайлович, ему пришлось быть фактическим редактором и корректором почти всех трудов института, его научным руководителем и завхозом. Он с полным основанием ставил себе в заслугу поднятие культуры изданий института. Одновременно Евгений Михайлович вел курсы лекций по всеобщей истории в местном педагогическом институте. В 1945 г. он был утвержден в звании доцента, а в 1947 г. – старшего научного сотрудника по специальности «история и этнография».

Е.М. Залкинд, впитав традиции академической науки, считал своим долгом делиться знаниями с рядовыми тружениками, выступал на промышленных предприятиях Улан-Удэ, перед колхозниками отдаленных районов Бурятии в качестве внештатного лектора горкома ВКП(б). В его личном архиве сохранились тексты радиопередач, с которыми он в 1945–1946 гг. выступал по местному радио. Особый интерес представляет цикл передач «Изучай свою республику» для школьников Бурятии, в котором в доступной и не лишенной литературного изящества форме излагались народные легенды о происхождении бурятского народа, рассказывалось об образе жизни древних бурят, о природе и полезных ископаемых Бурятии. Эти передачи свидетельствовали об обширных познаниях не только истории бурятского народа, но и реального состояния экономики, природного ландшафта, растительного и животного мира Забайкалья. Автор радиопередач призывал школьников во время летних каникул осуществлять экскурсионные поездки по своему краю, предлагая конкретные, наиболее удобные и интересные маршруты. Е.М. Залкинд выступил на радио-митинге интеллигенции в день объявления Советским Союзом войны Японии. Как отмечалось в характеристике, данной ему Институтом востоковедения в 1941 г., «характерной чертой его является живой интерес к современным событиям, к нуждам, предъявляемым жизнью», и этот живой интерес к происходящим событиям и процессам как внутри, так и за пределами своей страны он сохранял на протяжении всей своей жизни.

В военные годы Евгений Михайлович, по его словам, не считал возможным отказываться от любых возложенных на него поручений, жертвуя своей собственной научной работой. Откликаясь на потребности военного времени, он пишет брошюру «Нерушимая дружба бурят-монгольского и русского народов». В 1945 г. была опубликована написанная им биография крупного бурятского ученого и просветителя М.Н. Хангалова.

После завершения войны встал вопрос о продолжении работы над докторской диссертацией. Он стремился вернуться в Ленинград, чтобы быть ближе к ведущим научным центрам, и где остались собранные им материалы и личная библиотека, которые невозможно было вывезти при эвакуации. В 1947 г. Е.М. Залкинд вновь перебирается в Ленинград и вскоре становится заведующим сектором Восточного научно-исследовательского института при Ленинградском университете. Но в 1950 г. эта структура была ликвидирована. Следующий год он проработал в должности доцента Восточного факультета ЛГУ, читая курсы по истории Центральной Азии и Южной Сибири, Бурят-Монголии, этнографии Монголии и тунгусо-маньчжурских народов. Но в мае 1951 г. Евгений Михайлович был вынужден оставить университет. Официальное объяснение этому – прекращение набора студентов на отделения монгольского и тувинского циклов и отсутствие в связи с этим учебной нагрузки. Однако, учитывая сгущавшуюся тогда политическую атмосферу в стране, можно предполагать иные причины его увольнения.

В 1949 г. в газете «Бурят-Монгольская правда» под заголовком «За большевистскую партийность в науке и литературе» был помещен отчет о собрании, посвященном борьбе против космополитизма. На этом собрании тогдашний директор Научно-исследовательского института культуры и экономики М.А. Рампилова обвинила Е.М. Залкинда (в ряду других руководителей НИИКЭ) в активной поддержке буржуазных националистов, подвизавшихся в исторической науке, фольклоре, литературе, лингвистике. М.П. Хамаганов, выступивший с основным докладом, подверг критике статью Залкинда «К этногенезу эвенков» за «рабскую угодливость, коленопреклонение перед реакционной иностранщиной». То, что эти обвинения носили надуманный и, по сути, ритуальный характер, подтверждает тот факт, что упомянутая Рампилова и после своих обвинений в адрес Евгения Михайловича вела с ним переписку по поводу продолжения научного сотрудничества. Однако в условиях поднятой тогда в стране новой волны репрессий эти обвинения не могли не иметь последствий.

Как признает сам Евгений Михайлович в своей автобиографии, следующие два года (1951–1952) были для него самым трудным периодом жизни. Его попытки устроиться на работу натыкались на непробиваемую стену. Понимая тщетность надежд быть зачисленным в штаты столичных вузов, он направлял запросы о вакансиях в периферийные научные центры и вузы, однако неизменно получал отказы. Такие отказы пришли, в частности, из Казахской и Киргизской академий наук, из министерств просвещения РСФСР, Киргизской, Казахской и Узбекской ССР. Евгений Михайлович посылал запросы в десятки самых отдаленных уголков страны: в Енисейск, Ужгород, Кызыл, Тюмень, Кишинев, Новгород, Вологду, Псков, Пржевальск. Отказы под предлогом отсутствия вакансий пришли также из Бийского учительского института и Барнаульского государственного педагогического института. (Следует учитывать, что в то время преподавателей с ученой степенью кандидата наук и званием доцента в стране было неизмеримо меньше, чем сейчас, а провинциальные вузы страдали от недостатка квалифицированных преподавателей; как отмечалось на проходившем тогда совещании директоров пединститутов, более 70% преподавателей не имели ученых степеней и званий). Показателен и такой эпизод: в изданной уже после отъезда Е.М. Залкинда из Улан-Удэ «Истории Бурят-Монгольской АССР» в главе «Присоединение Бурят-Монголии к России» содержались значительные текстуальные заимствования из рукописи Евгения Михайловича, но при этом вместо автора рукописи в сноске был указан инвентарный номер, под которым эта рукопись хранилась в фонде института.

Безысходность ситуации, сложившейся тогда для Е.М. Залкинда, подчеркивал тот факт, что, когда он все-таки прошел по конкурсу в Бурят-Монгольский педагогический институт, то после вмешательства партийных органов итоги этого конкурса были объявлены недействительными. Сам же Евгений Михайлович дал объяснение сложившейся вокруг него ситуации – в примечании к автобиографии он отметил: 1952 год – разгар организованной Сталиным антисемитской кампании. Оказавшись без работы, Евгений Михайлович, на иждивении которого была мать, жил, распродавая свою личную библиотеку, тщательно составлявшуюся на протяжении двадцати лет.

Получив отовсюду столь единодушные отказы, Е.М. Залкинд был вынужден обратиться в высшие партийные инстанции. Он написал в ЦК ВКП(б) на имя Сталина с настойчивой просьбой разобраться с его вопросом. Но и после этого письма жернова бюрократической машины едва сдвинулись. Лишь через три месяца Министерство высшего образования дало ему направление в Узбекский государственный университет имени Алишера Навои в г. Самарканде. Однако там его встретили крайне недружелюбно (впоследствии выяснилось, что предоставленное ему место предназначалось для жены одного из деканов). Ректор университета под давлением из Москвы принял Евгения Михайловича на работу, но лишь на полставки доцента, а через полгода уволил по сокращению штатов. Залкинд был вынужден перебраться с семьей в Москву, вновь оказавшись без работы. В отчаянии в очередном письме в отдел науки ЦК КПСС он писал: «я совершенно выброшен из жизни», «я уже продал все, что мог».

Только после смерти Сталина, в конце 1953 г. Евгений Михайлович получил направление в Омский педагогический институт, где в течение семи лет работал в должности доцента кафедры всеобщей истории. Здесь он читал курсы по истории средних веков и истории стран Востока. Об омском периоде жизни Е.М. Залкинда сохранилось немного свидетельств. Он по-прежнему пользовался среди студентов славой прекрасного лектора, был руководителем научного студенческого кружка «Истории и литературы стран Востока». Являлся председателем профбюро факультета, выступал перед омичами с лекциями от общества по распространению политических и научных знаний. За годы работы в Омском пединституте ему неоднократно объявлялась благодарность «за активное участие в культурно-массовой работе среди студентов в группах и общежитии», «за хорошее руководство научно-исследовательской и учебной работой студентов».

Хотелось бы привести выдержки из любопытного документа, датированного октябрем 1954 г., – отчета о работе в колхозе группы студентов, написанном Е.М. Залкиндом. Работа на уборке урожая представляла собой не только неотъемлемый атрибут жизни советского студенчества, но и характеризовала состояние сельскохозяйственного производства в стране. Отмечая, что «обстановка в коллективе была здоровая, настроение бодрое», Евгений Михайлович вместе с тем ярко и образно живописал быт и труд студентов в одном из колхозов Щербакульского района Омской области. «Жилищно-бытовые условия оставляли желать лучшего. Студентам предоставили помещение конторы колхоза, где на каждого человека приходилось не более 1 квадратного метра. Есть приходилось по очереди, спать – вповалку на соломе. Если к этому добавить, что в том же доме стояли лошадь и корова, летали стаи кур и бегали своры собак, а стены и потолок были черны от неисчислимых полчищ мух – то картина будет полной… К сожалению, крайняя антисанитария и плохая обеспеченность студентов теплой одеждой явились источником многочисленных желудочных и простудных заболеваний». Кроме того, по словам автора отчета, «упорную, и в конечном счете успешную, борьбу пришлось вести с грубыми (примерно в 2–3 раза) обсчетами, которые практиковались зав. током при определении выполненной студентами работы. Нельзя не упомянуть о совершенно нетерпимой грубости по отношению к студентам, которая вызывала постоянные, и подчас резкие, протесты со стороны руководителей группы».

В Омске он завершил работу над монографией «Присоединение Бурятии к России», по которой в 1962 г. на Ученом совете Московского университета им была защищена докторская диссертация. В 1967 г. ему было присвоено ученое звание профессора.

Завершение работы над докторской диссертацией совпало с открытием в 1960 г. в Бурятии академического центра, и Е.М. Залкинд получает настойчивые предложения переехать в Улан-Удэ. При этом дирекция Бурятского комплексного научно-исследовательского института предложила забыть прежние «недоразумения», признав, что Евгению Михайловичу пришлось претерпеть целый ряд «неприятностей» в конце 1940-х гг. Не сразу, но в конечном итоге он принимает это предложение, и последующие 16 лет его жизни вновь связаны с Бурятией. Он стал старшим научным сотрудником, а в 1967–1970 гг. выполнял обязанности заместителя директора Бурятского института общественных наук СО АН СССР. В 1970–1975 гг. Евгений Михайлович возглавлял сектор этнографии и археологии этого института, а после его упразднения являлся старшим научным сотрудником отдела истории БИОН. Этот период стал, пожалуй, наиболее плодотворным в его научной деятельности. В центре его исследовательских изысканий оказались проблемы социальной структуры бурятского общества и ее эволюции под влиянием русских общественных институтов и русской культуры. Он внес крупный и оригинальный вклад в изучение этногенеза эвенков и бурят, эволюции родовой структуры и обычного права сибирских народов. Результатом многолетних исследований стала монография «Общественный строй бурят в XVII – первой половине XIX в.» (М., 1970), ставшая этапным событием в изучении бурятского общества. Принимал активное участие в создании Бурятского этнографического музея-заповедника, являлся заместителем председателя республиканского общества по охране памятников истории.

Трудно в полной мере оценить работу Е.М. Залкинда в качестве редактора многих научных трудов БИОНа. Под его руководством был составлен первый том «Очерков истории культуры Бурятии» (Улан-Удэ, 1972), он принимал активное участие в подготовке к изданию «Очерков истории культуры МНР» (Улан-Удэ, 1971), оставшихся незавершенными после кончины Г.Н. Румянцева. В справке о проделанной им работе в 1971–1975 гг. Е.М. Залкинд отмечал, что «общий объем редакторской работы за пятилетку равен примерно 150 листам, что приближается к двухгодичной норме штатного редактора». Кроме того, многие работы своих коллег Евгений Михайлович просматривал, а нередко и редактировал без всякого оформления, по их личной просьбе, откладывая в сторону собственные исследовательские проекты.

Евгений Михайлович приобрел высокий авторитет и уважение в научном мире. Справедливыми представляются слова М.Г. Воскобойникова, заведующего кафедрой языков народов Севера ЛГПИ, обращенные к Е.М. Залкинду по случаю его пятидесятилетия: «Великим гуманизмом, большой любовью к людям, и в первую очередь к коренным сибирякам, всегда веет от Ваших научных трудов и литературоведческих этюдов. Прямота, честность, иногда даже резковатая, но доброжелательная, – это спутник всех Ваших научных и общественных деяний».

Во многих ситуациях проявлялось такое присущее Евгению Михайловичу качество, как нетерпимое отношению к непрофессионализму и бюрократизму в действиях начальников различных уровней, что нередко создавало для него определенные трудности. Он открыто выступал против «духа консерватизма», насаждавшегося в некоторых подразделениях БКНИИ, направлял докладные записки руководству БИОН, в которых резко возражал против сокращения штатов и финансирования возглавлявшегося им сектора этнографии и археологии.

В январе 1977 г. по приглашению ректора Алтайского государственного университета В.И. Неверова Е.М. Залкинд вместе с супругой Л.Т. Андреевой переехал в Барнаул (врачи порекомендовали ему сменить климат в связи с состоянием здоровья). Вплоть до своей кончины в мае 1980 г. он возглавлял кафедру всеобщей истории. Появление в составе преподавательского корпуса ИФ столь крупного и авторитетного ученого с немалым организаторским опытом, яркой индивидуальностью и огромным жизненным опытом стало большой удачей для факультета. С приходом Евгения Михайловича на кафедре всеобщей истории была поднята планка требований к научной и преподавательской деятельности. Профессор Залкинд быстро вошел в курс дела, хотя старался, по его словам, «не проявить излишней торопливости в решении принципиальных вопросов».

Спустя пять месяцев после начала работы в Алтайском госуниверситете Евгений Михайлович направил ректору записку, в которой дал оценку кадровому составу и уровню учебной и научной работы возглавляемой им кафедры, а также изложил свое видение путей развития кафедры, как на ближайшую, так и на более отдаленную перспективу. Эта записка ярко характеризует профессиональные и личностные качества Е.М. Залкинда как руководителя и организатора.

По его мнению, на кафедре всеобщей истории, созданной в 1975 г., сложился вполне работоспособный коллектив, способный решать более серьезные задачи во всех направлениях деятельности университета. Как отмечалось в записке, «наличие на кафедре такого прекрасного лектора и методиста, как доцент А.В. Шестаков, высококвалифицированного лектора А.Е. Глушкова и, позволю себе заметить, автора этой записки способно само по себе оказать влияние на всю ее работу. Кроме того у нас имеются, по-видимому (я не рискую пока высказаться категорически), и другие лекторы, у которых можно поучиться. Только благодарности заслуживают и начинающие преподаватели (А.И. Седельников, Р.Р. Каирбекова), которым пришлось принять на себя в первый год работы в вузе чтение сложных курсов, с чем они, в основном, успешно справились». Вместе с тем, как полагал Евгений Михайлович, на кафедре не хватало двух специалистов – по истории стран Азии и Африки (частично эта проблема решалась за счет увеличения лекционной нагрузки самого заведующего кафедрой) и новой истории. Попытки приглашения кого-либо из сибирских вузов и зондирование почвы через частные каналы в Ленинградском университете не дали положительных результатов (эта ниша впоследствии была заполнена с приходом на кафедру после окончания аспирантуры Томского госуниверситета Л.В. Мониной и О.А. Аршинцевой).

Б?льшую озабоченность Евгения Михайловича вызывало состояние научно-организационной работы на кафедре, что объяснялось «естественной болезнью роста», а не чьими-то упущениями и недоработками. В целях формирования научного коллектива на кафедре Е.М. Залкинд полагал полезным ввести в практику ее работы регулярные выступления с научными докладами, обсуждение и реферирования новейших научных изданий. Размышляя о научных приоритетах кафедры, Евгений Михайлович исходил из того, что «каждый университет должен иметь что-то своё». Он вынес на рассмотрение руководства АГУ предложение, «реализация которого потребует длительного времени, но которое, тем не менее, представляется перспективным», а именно, учитывая изменения, происшедшие в мире, и географическое положение университета – постепенно развивать в нем востоковедное направление. При этом особое внимание надлежало уделять тем проблемам восточной истории, которые связаны с историей Алтая и этнографией этого региона. Здесь возможна, по мнению Евгения Михайловича, стыковка с тематическими планами кафедры истории СССР и кооперирование с исследованиями, проводимыми кафедрой русского языка по изучению топонимики края; в связи с этим в лингвистическом плане приоритет должен принадлежать тюркологии. Таким образом, Е.М. Залкинд очевидно первым в истории АлтГУ поставил вопрос о развитии востоковедных исследований как приоритетного научного направления университета – идея, которая не без трудностей, но приобретает все более зримые очертания.

Касаясь организационных аспектов деятельности возглавляемой им кафедры, Евгений Михайлович ставил перед ректоратом вопрос об увеличении средств на командировки членов кафедры и студентов-дипломантов для работы в центральных библиотеках, о необходимости закрепления кадров посредством продвижения работников и присвоения им званий, соответствующих их квалификации, а также о создании нормальных жилищно-бытовых условий для нуждающихся в этом. Так, в срочной помощи в улучшении жилищных условий, по его мнению, нуждался А.И. Седельников – «способный и перспективный специалист, очень полезный университету в организации самодеятельности и вообще человек добросовестный и общественно активный». В подобной же помощи нуждался и В.Д. Славнин, семья которого «не имела своего угла». Причем Евгений Михайлович подчеркивал, что ни Седельников, ни Славнин никогда не обращались к нему за помощью в их бытовом устройстве.

Особого упоминания заслуживают редкое мастерство Е.М. Залкинда как лектора и его методический опыт преподавателя высшей школы. В каких бы аудиториях ни выступал Евгений Михайлович, он неизменно оставлял сильное впечатление у слушателей своей яркой, образной, содержательной и вместе с тем легкой для восприятия речью. Это достигалось большой подготовительной работой, накоплением энциклопедических познаний в гуманитарных науках, знакомством с достижениями мировой художественной культуры. На лекциях он почти не пользовался записями, однако сохранившиеся в его архиве конспекты лекций свидетельствуют о серьезных предварительных усилиях в сборе необходимого материала и его осмыслении. Размышления профессора Залкинда о методике преподавания в высшей школе заслуживают отдельного рассмотрения, здесь лишь упомянем некоторые из положений, сохранившихся в его записях.

При разработке лекционного курса главным направлением, по его мнению, являлось: «правильное соотношение информативной части лекции и размышлений преподавателя, развитие стержневой идеи, которая должна присутствовать в каждой лекции; обязательное освещение спорных моментов науки; совершенствование лекционного мастерства, воспитание в молодых преподавателях понимания того, что только увлеченность самого лектора своим предметом может вызвать ответную реакцию слушателей». Первостепенное значение Евгений Михайлович придавал совершенствованию форм практических занятий со студентами, в частности, пропагандировал (и проводил на нашем курсе) занятия «типа лабораторных», посвященные разбору документальных источников, дабы привить студентам навыки анализа первоисточников. Кроме того, он ратовал за включение в планы семинаров тем, способствующих расширению кругозора студентов, преимущественно по истории культуры. Оригинальной была и методика проведения экзаменов, практиковавшаяся им. Евгений Михайлович полагал, что машинный способ (т.е. посредством ЭВМ) проверки знаний мог быть полезным при текущей проверке самостоятельной работы студентов, но «совершенно неприемлем при экзаменах по гуманитарным дисциплинам, когда важно выяснить, как студент мыслит, насколько глубоко он понимает предмет». Вместо традиционного опроса по билетам Е.М. Залкинд проводил экзамен в порядке живой беседы по теме, выбранной самим студентом, причем беседа велась без предварительной подготовки. После основного ответа экзаменатор предлагал несколько дополнительных вопросов, как на понимание проблематики курса в целом, так и более узких – на конкретное знание материала.

Можно с уверенностью сказать, что профессор Залкинд любил работать со студентами. В студентах он ценил и поощрял способность к самостоятельным размышлениям. В отчете заведующего кафедрой всеобщей истории за 1978 год были отмечены студенты В. Бородаев[3], имеющий публикации по археологии, Е. Глушанин[4] и Ю. Чернышов[5], исследующие сложные проблемы периода античности, О. Курныкин[6], разрабатывающий трудную историографическую тему.

В барнаульский период Евгений Михайлович приложил немалые усилия для подготовки серьезного научного издания – коллективной монографии «Крестьянство Сибири в эпоху феодализма», членом редколлегии и одним из ведущих авторов которой он являлся. Здесь же в Барнауле он завершил свой многолетний труд – «Очерк генезиса феодализма в кочевом обществе», однако эта монография так и не была опубликована.

К большому сожалению, барнаульский период в жизни Е. М. Залкинда оказался кратким. Однако таков был масштаб личности этого человека, что, проработав столь непродолжительный срок в Алтайском госуниверситете, он оставил глубокий след в становлении исторического факультета АлтГУ. Блестящий лектор, умевший ярко и доступно изложить самый сложный исторический материал, Евгений Михайлович пользовался неизменным уважением и почитанием в студенческой среде. Большую помощь он оказывал молодым исследователям, щедро делясь с ними накопленными историческими знаниями, идеями, архивными материалами, руководил работой аспирантов. Много сил и времени уделял редактированию многочисленных монографических работ, коллективных трудов, сборников научных статей. Научное наследие Е.М. Залкинда весьма значительно и включает более 70 научных трудов, в том числе три монографии, ряд глав и разделов в коллективных изданиях.

Поражает многогранность личности и увлечений Евгения Михайловича. Одним из таких неизменных его увлечений оставались шахматы. Он не без успеха принимал участие в шахматных турнирах городского или регионального масштаба там, куда его забрасывала судьба. В 1951 г. ему, выступавшему за команду Ленинградского дома ученых, был присвоен первый спортивный разряд по шахматам. Принимал участие в первенстве г. Омска по шахматам, после переезда в Барнаул играл за команду АГУ. Незадолго до кончины участвовал в товарищеской встрече по шахматам между преподавателями и студентами университета. На факультете знали о шахматных турнирах между профессорами А.П. Бородавкиным и Е.М. Залкиндом, обраставших легендами.

Евгений Михайлович был великолепным знатоком и тонким ценителем русской и мировой поэзии, с юношеских лет сам увлекался стихосложением. В его архиве сохранилась подборка написанных им стихов, свидетельствующая об определенной поэтической даровитости. Он был мастером составления поэтических экспромтов и эпиграмм.

У Евгения Михайловича были обширные планы научной и организаторской работы в Алтайском университете. Он был инициатором предложения о подготовке к изданию «Очерков истории культуры Алтая». Незадолго до своей кончины он в ответ на просьбу редакции журнала «Полярная звезда», выходившего в Якутске, дал согласие на составление рецензии на монографию В.Н. Иванова «Русские ученые о народах Северо-Востока Азии». В в свою очередь, он предлагал редакции написать очерк о юмористическом журнале «Взгляд и нечто», выходившем в Якутске в годы Первой мировой войны с приведением наиболее удачных поэтических произведений. Осуществить эти и многие другие планы Евгений Михайлович уже не успел.

Характерными чертами Евгения Михайловича как ученого были высокий профессионализм, редкая работоспособность и добросовестность, виртуозное владение приемами научной полемики, сочетавшиеся с удивительной скромностью и самоиронией. Он хорошо, насколько это было возможно для советских исследователей, ориентировался в специальной зарубежной литературе, владея английским, французским (чтение без словаря), немецким, испанским (чтение со словарем) языками. Научные тексты Е.М. Залкинда отличаются великолепным стилем, свидетельствующим о высокой культуре автора. Интеллигентность, личностное обаяние и деликатность, свойственные Евгению Михайловичу, позволяли создать на кафедре атмосферу доброжелательности, уважения друг к другу и творческой самореализации.

В память о Е.М. Залкинде на историческом факультете АлтГУ периодически проходят научные чтения, издаются сборники статей и материалы конференций, учреждена именная стипендия Ученого совета для студентов, отличившихся в научно-исследовательской деятельности в области востоковедения.