АШПИ 
Rocchi T. Politics of Memory and the Image of France: Terror in the French Revolution
Сведения об авторе. Тони Рокки (Tony Rocchi), научный сотрудник Справочной библиотеки Торонто (Toronto Reference Library) в городе Торонто (Канада), магистр исторических наук и магистр библиотековедения. Круг научных интересов: политический терроризм в Российской империи, черносотенное движение, политические партии и общественные движения в дореволюционной России, Русская революция и гражданская война в общеевропейском контексте истории революций и контрреволюций.
Аннотация. Каждая нация имеет свои основополагающие мифы в истории консолидации нации и развития своего имиджа. Во Франции главным, основополагающим мифом является Французская революция 1789–1799 гг. Девизом Французской республики являлся девиз революционеров 1789 года — «Свобода, Равенство, Братство». Однако, какое место занимает террор в политике памяти о революции? Историки еще задают вопрос — был ли террор аберрацией или закономерностью? В докладе будет приведен обзор новейшей историографии о терроре. Заметим, что террор не уменьшает общепризнанное значение Французской революции как поворотного момента в европейской и мировой истории.
Политика памяти и имидж Франции: террор во Французской революции
Каждая нация имеет свои основополагающие мифы в истории консолидации нации и развития своего имиджа. Во Франции главным, основополагающим мифом является Французская революция 1789–1799 гг. В преамбуле к пятой конституции Французской республики написано: «Французский народ торжественно провозглашает свою приверженность правам человека и принципам национальной суверенности, определенным Декларацией [прав человека] 1789 года». Конституция также провозглашает государственный девиз — «Свобода, Равенство, Братство», девиз революционеров 1789 года [1; 2].
Однако, какое место занимает якобинский террор 1793–1794 гг. в политике памяти о революции? Историки еще задают вопрос: был ли террор аберрацией или закономерностью? Например, горячие дебаты вызвала в 1986 году монография французского историка Рейнальда Сешера о подавлении вандейского восстания. Сешер констатировал, что подавление роялистского восстания в 1793–1794 гг. якобинцами явилось геноцидом, и написал, что 250 тыс. вандейцев-мужчин, женщин и детей были убиты армией [3].
Во Франции на протяжении многих лет чрезмерная критика террора часто ассоциируется с осуждением революции и с неприятием основных ценностей французской политической нации. Французская революция положилa начало общеевропейскому процессу консолидации этнических и политических наций. Этот процесс включал в себя следующие компоненты: определение нации; установление критериев членства в нации, норм правильного политического поведения для членов нации, критерий к исключению индивидов и целых категорий людей из рядов нации [4, с. 14].
Дело в том, что неприятие революции еще имеет очень серьезные последствия, особенно во время выборов вo Франции. При каждом антисемитском, антимусульманском и антимигрантском выступлении представителей крайне правых партий и движений во Франции нетрудно вызвать, особенно в СМИ, страшный призрак «этой другой Франции». Это Франция ненавистников Французской революции, преследователей еврейского офицера Альфреда Дрейфуса, несправедливо осужденного за шпионаж в пользу Германии, коллаборационистов с нацистскими оккупантами во время Второй мировой войны, главы марионеточного правительства в Виши Маршала Анри Петена, заменявшего лозунг «Свобода, Равенство, Братство» другим — «Труд, Семья, Отечество», активных французских участников в еврейском Холокосте [4, с. 15]. Неудивительно что президентские и парламентские выборы во Франции часто являются своеобразными референдумами о революции, потому что перед избирателями ставится вопрос «За какую Францию мы голосуем?».
Рассмотрим главные контуры новейшей историографии о разновидностях террора. Заметим, что террор совсем не уменьшает общепризнанное значение Французской революции как поворотного момента в мировой истории. Kак заметил австралийский историк Питер Макфи, Французская революция была самой радикальной в волне мировых революций. Во Франции вполне был ликвидирован феодализм, и французские революционеры предприняли крупные шаги к установлению всеобщего мужского избирательного права и отделению церкви от государства. Самое главное — французы мобилизовали свои ресурсы и нанесли сокрушительный удар коалиции европейских монархий [5, p. 64].
Очень часто в монографиях о революции историки следуют узкой периодизации террора. Итак, царство террора началось с казни короля Людовика XVI (21 января 1793 г.) и закончилось низвержением Максимилиана Робеспьера и других якобинцев (27 июля 1794 г. [9 термидора по революционному календарю]) [ср.: 6; 7; 8; 9]. Эта узкая периодизация исключает возможность проследить идеологические и другие предпосылки террора и частые вооруженные противостояния между сторонниками и противниками революции в ее «мирный период», между взятием Бастилии 14 июля 1789 года и свержением монархии в августе 1792 г. Периодизация также исключает возможность исследовать продолжение террора после свержения якобинцев и вплоть до коронования Наполеона Бонапарта императором в 1804 г. Некоторые историки теперь исследуют террор на всех этапах революции и признают, что революционные, антиреволюционные и контрреволюционные элементы использовали террор как метод расправы с действительными и мнимыми врагами [ср.: 10; 11].
Сколько жертв пало от террора якобинцев? Британский историк Ричард Дойл приводит следующую статистику: правительственные органы казнили 16 тысяч, главным образом при подавлении федералистских региональных восстаний. Еще 16 тысяч были убиты в неофициальных казнях. Комитеты и трибуналы заключaли в тюрьмах 500 тысяч человек, из которых умерли 10 тысяч. Число вандейцев, убитых армией при подавлении восстания — 250 тысяч. Франция имела 28 миллионов жителей в 1789 году [10, p. 253–259]. Следует заметить, что якобинский террор сопровождался кампанией перестройки французской политической культуры и массовым движением дехристианизации (закрытие церквей, принуждение католических священников снять сан и признаться, что они обманывали народ) [11, p. 176].
Разные факторы влияют на сознание людей, когда речь идет о терроре и Французской революции. Чтение романа Чарльзa Диккенсa «История двух городов» и просмотр голливудских кинофильмов, вроде «Марии-Антуанетты» или «Алого Первоцвета», дают ужасающие и отвратительные во всем образы террора и революции.
Идеологические предрассудки историков тоже влияют на политику памяти о терроре. Советские историки признали Французскую революцию самой великой буржуазной революцией в европейской истории и согласились с тем, что во многом она предшествовала Октябрьской революции. Якобинский террор занимал особое место в советской историографии революции. Историки обычно прославляли решимость Робеспьера и других якобинцев в проведении политики террора против врагов революции, в том числе правых и левых оппонентов. Похвала якобинцам служила оправданием красного террора большевиков в 1918 году. Эта политика буржуазных репрессий на разных фронтах служила блестящим примером и оправданием большевикам в деле проведения пролетарского террора против своих врагов по всему политико-идеологическому спектру [12].
Распад Советского Союза тоже повлиял на политику памяти о Французской и о Русской революции. В современной России можно найти многие научные и популярные издания о Русской революции, демонизирующие социалистов, либералов и национальные меньшинства и идеализирующие царя Николая II, черносотенцев и белые армии. Антипатии к Русской революции легко проецируются на Французскую революцию. На Западе некоторые авторы стараются доказать, что ГУЛАГ явился закономерным результатом Французской революции [ср.: 13].
Разные подходы к памяти о терроре проявляются на дебатах историков о причинах террора. Многие историки поддерживают «тезис условий», утверждающий, что угрозы иностранного вторжения и внутренней контрреволюции принудили якобинцев в 1793–1794 гг. использовать террор, чтобы устрашать и уничтожить своих внутренних врагов. Американский историк Тимоти Тэкет пишет, что террор не был предопределен, а появился из условий революции [9, p. 37–38]. Заметим, что советские историки использовали сходный тезис о краcном терроре и утверждали, что иностранная интервенция и внутренняя контрреволюция принудили большевиков проводить политику террора.
«Тезис условий», порождающих террор, дает некоторое оправдание якобинской политики. Совсем другое дело, когда некоторые историки утверждают, что не условия, а революционная идеология порождала террор. Сторонники тезиса об идеологических предпосылках террора утверждают, что террор явился подразумеваемым (имплицитным) в «Декларации прав человека» и во всех событиях 1789 года [11, p. 175–176]. Этот тезис развенчивает основополагающий миф французской нации, потому что тезис предполагает, что революция явилась ошибочной с самого начала.
Можно взять элементы из двух тезисов, чтобы объяснить происхождение террора. Современные историки часто признают, что эмоции, как одержимость и истерия о внутренних врагах и контрреволюционных заговорах во всевозможных вариантах, особенно в первые годы революции, создали питательную среду для проведения террора. Также надo подчеркнуть роль нетолерантности сторонников революции к мнениям своих оппонентов как фактор в развитии террористического менталитета.
Уже в 1789 году сторонники перемен называли себя патриотами и клеймили своих оппонентов прозвищем «аристократы». «Патриоты» утверждали, что взгляды «аристократов» были основаны на невежестве. Клеймо невежества стало основным оправданием революционеров для осуждения взглядов противников. Преамбула к «Декларации прав человека и гражданина» провозгласила следующее: «Невежество, пренебрежение или презрение к правам человека — это единственная причина общественных бедствий и коррупции правительств» [2]. Первая конституция 3 сентября 1791 г. в преамбуле провозгласила: «Национальная Ассамблея <…> отменяет бесповоротно институты, которые были вредными по отношению к свободе и равноправию» [14]. Это значило, что все атрибуты прежнего государственного и общественного строя были недостойными сохранения, потому что они были основаны на невежестве, тирании и привилегиях.
При грандиозной ломке всех дореволюционных институтов общество разделилось по политическим, социальным (сословно-классовым), религиозным, этническим и языковым, региональным, гендерным и другим направлениям. В самые первые дни революции ее сторонники ликовали от грандиозности перемен и верили, что наступил час всеобщего примирения, рождения нового народа и общества и конца проклятого старого строя. Ярость разгорелась среди прореволюционных элементов, когда они узнали, что многие люди не приняли великие перемены и выступали против них. Сторонники революции трактовали всякую критику и оппозицию проявлением аристократизма — менталитета враждебности к интересам нации. По представлениям «патриотов» «аристократы» выступали за сохранение устаревших и изживших себя привилегий. Аристократизм был способен обманывать людей всех слоев, пребывавших в плену невежества. Со временем революционеры развили обширный словарь оскорбительных выражений для сторонников аристократизма: «бывшие» (ci-devants), «фанатики», «старый режим» (l’ancien r?gime), «эгоисты». Гидра аристократизма имела такие варианты, как «умеренность», «федерализм» или «анархия» [4, с. 20–21].
Почему страх прореволюционных, антиреволюционных и контрреволюционных элементов перед действительными и, чаще, мнимыми врагами принял такой масштаб на всех этапах Французской революции и, наконец, воплотился в политике террора и в желании и готовности всех сторон уничтожить своих врагов? Предполагается, что эсхатологические мотивы демонизации внешних и особенно внутренних врагов мощно влияли на сознание французских революционеров и их оппонентов. Эсхатология — учение о предстоящем конце старого мира и рождении нового порядка. Французская революция породила явление политической эсхатологии. Конечно, эсхатология имеет религиозные корни, но это учение адаптировалось ко всем политическим идеологиям, начиная с эпохи Французской революции и до сегодняшних дней [4, с. 21–22].
Все эти факторы создали питательную среду для террора и массового насилия на всех этапах Французской революции. На протяжении более 200 лет террор является самым болезненным вопросом в истории Французской революции. Историки по-прежнему признают Французскую революцию поворотным моментом в европейской и мировой истории. Однако требуется еще кропотливое исследование всех предпосылок того массового менталитета, порождавшего разновидности террора на всех этапах революции.
Литература
1. Texte int?gral de la Constitution du 4 octobre 1958 en vigueur. URL:
https://www.conseil-constitutionnel.fr/le-bloc-de-constitutionnalite/texte-integral-de-la-constitution-du-4-octobre-1958-en-vigueur
2. Declaration of the Rights of Man [Декларация прав человека], 26 августа 1789 года. (На английском языке). URL: http://avalon.law.yale.edu/18th_century/rightsof.asp
3. Secher R. A French Genocide: the Vend?e. Notre Dame, Ind., 2003.
4. Рокки Т. Революция справа: Российское черносотенство и его место в истории общеевропейских крайне правых партий и движений. Ч. II–II. Черносотенное понятие русскости в общеевропейском контексте истории национализма и консолидации наций. Французская революция и рождение политической нации и политической эсхатологии // Историческая и социально-образовательная мысль. 2018. Т. 10. №4–2. C. 13–34. URL: https://www.hist-edu.ru/hist/article/view/3096/2940
5. McPhee P. Rethinking the French Revolution and the “Global Crisis” of the Late-Eighteenth Century. News and Papers from the George Rude Seminar. French History and Civilization. Vol. 6. 2015. Pp. 56–64. URL: https://h-france.net/rude/wp-content/uploads/2017/08/McPheeVol6.pdf
6. Andress D. The Terror: Civil War in the French Revolution. L., 2005.
7. McPhee P. Liberty or Death: the French Revolution. New Haven, Ct., 2016.
8. Schama S. Citizens: a Chronicle of the French Revolution. N.Y., 1989.
9. Tackett T. The Coming of the Terror in the French Revolution. Cambridge, Mass., 2015.
10. Doyle W. The Oxford History of the French Revolution. 2nd ed. Oxf.; N.Y., 2002.
11. Sutherland D.M.G. The French Revolution and Empire: the Quest for a Civic Order. Malden, Mass.; Oxf., 2003.
12. Рокки Т. Террор во Французской революции: аберрация или закономерность? Ч. I. 18 июля 2017. URL: http://www.iarex.ru/articles/54226.html
13. The Black Book of Communism: Crimes, Terror, Repression / Transl. from the French by J. Murphy and M. Kramer. Cambridge, Mass., 1999.
14. Constitution de 1791. URL: http://www.conseil-constitutionnel.fr/conseil-constitutionnel/francais/la-constitution/les-constitutions-de-la-france/constitution-de-1791.5082.html