АШПИ 
Kovalenko L.G. Some Features of the Politics of Memory in the Light of Global Events of Our Time
Сведения об авторе. Коваленко Людмила Георгиевна, к.ф.н., доцент, г. Барнаул. Круг научных интересов: политический процесс и механизмы его развития.
Аннотация. В связи с возрастанием интереса к глобальным событиям ХХ в. особое значение имеет политика памяти, которая решает важные задачи: обоснование финансовых и территориальных претензий, формирование определенного имиджа страны-оппонента; национальной идентичности, легализацию режима. В 90-е годы к Российской Федерации поступило много претензий со стороны бывших союзников, считающих Россию правопреемницей СССР и, следовательно, отвечающей по его «долгам». Особое значение в политике памяти приобрели исторические события, влияющие на национальное самосознание: Холокост, Катынское дело и другие, связанные со Второй мировой войной и послевоенным периодом, имеющие статус глобальных проблем. На этом фоне возрастает стремление стран подчеркнуть свою национальную идентичность, повысить роль на международной арене. Используется весь арсенал исторической памяти. Доминирующей тенденцией, общей для большинства, стала конфронтация с Россией, желание нивелировать роль СССР (РФ) во Второй мировой войне и разгроме нацизма, отождествить нацизм и коммунизм. В политике памяти проявляются национальные особенности, обусловленные историей, культурой, уровнем развития. В России политика памяти осуществляется на федеральном уровне, региональном и даже на уровне местного самоуправления, что также можно рассматривать как особенность. В качестве других черт выделим: травматичность, коллективизм, патриотизм. В политике памяти особо возрастает роль исторической науки. Важна работа по противодействию перелицовке истории.
Ключевые слова: историческая память, историческая политика, политика памяти, глобализация, глобальные проблемы, коммеморация.
Summary. In connection with the increasing interest in the global events of the 20th century, the policy of memory is of particular importance, which solves important tasks: the substantiation of financial and territorial claims, the formation of a certain image of the opponent country; national identity, legalization of the regime. In the 1990s, the Russian Federation received many claims from former allies who considered Russia to be the successor to the USSR and, therefore, responsible for its “debts”. Historical events affecting the national consciousness, such as the Holocaust, the Katyn affair, and others related to World War II and the post-war period, which have the status of global problems, gained special significance in memory politics. Against this background, there is a growing desire of countries to emphasize their national identity and increase their role in the international arena. The entire arsenal of historical memory is being used. The dominant trend, common to the majority, is the confrontation with Russia, the desire to level the role of the USSR (Russia) in World War II and the defeat of Nazism, to identify Nazism and Communism. In the policy of memory, national features are manifested, due to history, culture and level of development. In Russia, the policy of memory is implemented at the federal level, regional and even at the level of local government, which can also be considered as a feature. As others, we will highlight: traumatism, collectivism, patriotism. The role of historical science in memory policy is particularly increasing. It is important to work against the perelicitation of history.
Keywords: historical memory, historical politics, politics of memory, globalization, global problems, commemoration.
Некоторые особенности политики памяти в свете глобальных событий современности
На рубеже XX–XXI вв. актуализировалась в теории и практике проблема «политики памяти», хотя она не нова, интерес к данному феномену уходит корнями в глубь веков. Отсюда и множество дефиниций, в которых акцентируется внимание на тех или иных аспектах. Поскольку автор не ставит задачу проанализировать многообразие подходов к проблеме, а имеет целью рассмотрение вариаций политики памяти в условиях актуализации глобальных исторических событий, возьмем за основу общепринятое понятие: «мягкая сила» [1]. Одно из направлений политики мягкой силы — политика памяти, это целенаправленная деятельность по репрезентации определенного образа прошлого, востребованного в современном политическом контексте посредством различных вербальных и визуальных практик [2]. Политика памяти используется как механизм легитимации режима и его действий, включает такие феномены, как «историческая память», «историческая политика», «символическая память, политика», индивидуальная и коллективная память и, соответственно, разнообразный инструментарий. Также выделяется множество субъектов политики памяти: государство и его институты, общественные институты — фонды и организации, структуры культурного назначения. Историческую память можно рассматривать как память поколений, влияющая на общественное сознание. Историческая политика связана с политикой. Историческая политика — это набор практик, с помощью которых отдельные политическая силы стремятся утвердить определенные интерпретации исторических событий как доминирующие, т.е. используя административные, финансовые ресурсы государства и силы у власти, осуществляя идеологическую индоктринацию общества в сфере исторического сознания и коллективной памяти [3, с. 8]. «Историческую политику» нельзя отделять от «политики памяти», которая решает актуальные задачи: на международной арене — обоснование финансовых и территориальных претензий к какой-либо стране, формирование негативного имиджа оппонента и его изоляция с целью предъявления своих требований. На внутреннем пространстве — легитимация или правящего режима, формирование национальной идентичности с заранее заданными политическими характеристиками.
В 2000-е гг. имели место требования финансовой компенсации , обращенные к РФ, а также территориальные претензии. Обоснование: Россия правопреемница СССР и должна платить и каяться. Все это создает определенную напряженность в межгосударственных отношениях. Особое значение приобрели исторические события, так или иначе связанные с национальным самосознанием и влияющие на международные отношения. Это Холокост, Катынское дело [4]. П. Полян считает, что неверно закрывать глаза на отрицание Холокоста некоторыми исследователями и политиками. Отрицание и популярность данной позиции в современной Европе он видит в непросвещенности значительной части населения относительно этой проблемы, особенно среди прибывших переселенцев с Востока [5, с. 275]. Но среди отрицающих немало историков и политиков (людей просвещенных), следовательно, дело не в «непросвещенности», а в политике и ее задачах.
Важно отметить, что актуализация политики памяти происходит в процессе глобализации, с ростом взаимозависимости. С одной стороны, этот процесс стихийный, а с другой — регулируемый международными организациями и принятыми нормативными документами, то есть сложилась система глобального управления. Но наряду с глобализацией усиливается процесс регионализации, это объективно [6, с. 185–186]. Глобализация оказывает влияние на мировые процессы. Крах СССР многие связывают с этим феноменом, т.е. система не смогла справиться с инновациями в силу своей полузакрытости. И это одна из глобальных проблем современности. «Победители» поставили цель — пересмотр существующего миропорядка, новое положение суверенного государства. После натовских бомбардировок Югославии на авансцену международной политики выходит принцип «вмешательства во внутренние дела», что повлекло изменения в системе международных отношений, то есть суверенитет стал инструментом, позволяющим государствам взаимно признавать монопольное право друг друга на использование принуждающего насилия в пределах своих территорий [7, с. 86].
Также усиливается стремление внутри государств подчеркнуть свою национальную идентичность, значение в мировом пространстве. При этом используется весь арсенал исторической памяти через политику памяти. В каждой стране она имеет определенные особенности. Интересна в этом плане политика памяти в некоторых странах Европы и на постсоветском пространстве. Доминирующая общая тенденция — конфронтация с Россией. Агрессивная антироссийская трактовка событий ВМВ стала частью политики памяти. В ней нет места освобождению Советской армией стран Восточной Европы, послевоенная история рассматривается как оккупация и геноцид, замалчивается собственное сотрудничество с Гитлером в 30–40 гг.; забыли и о помощи в восстановлении разрушенных стран. Используя общие практики в осуществлении политики памяти, проводят «дипломатию памяти», стремясь добиться признания мировым сообществом факта преступлений коммунистических режимов; принимаются мемориальные законы относительно Холокоста, преступлений коммунистов; создаются специальные институты, разрабатывающие стратегию и тактику политики памяти [4]. Но есть и некоторые национальные особенности, о которых много написано, прежде всего в Польше, которая с конца 80-х — начала 90 х гг. превратилась в яростного оппонента Российской Федерации. Были созданы Институт национальной памяти (ИНП) и его филиалы в 11 городах. Цель — сбор документов органов госбезопасности за период с 1944 по 1989 гг., расследование националистических и коммунистических преступлений, их отождествление. Инструментарий, который активно используется разнообразен [3, с. 9, 23]. По этому пути пошли Чехия, Словакия, Румыния, Болгария. К этой стратегии в 90-е гг. присоединились государства на постсоветском пространстве: Украина и Прибалтика. Украина — раскручивается история голода 1932–33 гг. Все события переписаны и преподносятся как геноцид украинского народа, а ответственность на СССР и РФ. Эта идея активно пропагандируется на международной арене и выдвигаются требования к России компенсационного характера. В 2008 г. при СБУ создана специальная комиссия по обелению ОУН и УПА, сегодня шествия нацистов, их символика ни у кого не вызывают отрицания, особого возмущения. Можно сказать, что нация приняла эту реальность, преподносимую как историческую память народа. Очень активно работает пропагандистская машина на всех уровнях, начиная с детского сада. Созданы музеи советской оккупации. Исходя из вышеизложенного, следует отметить, что политика в постсоветских государствах, на взгляд автора, имеет больше общего, чем особенностей. Присутствует элемент травматичности в историческом сознании, связанный с разными периодами развития в рамках одного государства, и это активно используется. Цель одна — укрепление национального государства, имеющего свой голос на международной арене, влияние на политический процесс, стремление ослабить и, возможно, уничтожить своего главного врага, так как в ряде государств Россия на официальном уровне провозглашена страной — агрессором (относя такое определение и к историческому прошлому, и к современной России).
Активная политика памяти осуществляется и в Западной Европе, прежде всего связанная с конца 30-х — начала 40-х. гг. и послевоенным периодом. До конца 70-х годов партнеры ФРГ по ЕС культивировали гордость антифашистским сопротивлением, затем этот нарратив был дополнен дозированными расчетами с собственной историей, в том числе, осознанием участия граждан своей страны в Холокосте. Франция начала осваивать историю французского коллаборационизма в том числе и марионеточного государства Виши. Ответственность французов за депортацию евреев президент Ж. Ширак публично признал в 1995 году. Представления о «добре и зле» во ВМВ в тот период еще не подлежали ревизии, но уже с конца ХХ — начала XXI в. многие устои европейского консенсуса о прошлом зашатались, а именно ключевые элементы: память о Холокосте и нацизме [8, с. 44]. В соответствии с принятой концепцией 60–70-х гг. ФРГ каялась за нацизм и Холокост, примирялась со своими послевоенными границами по востоке, гордилась конституционным патриотизмом и успехами в экономике. В политике памяти выделяется направление «политики вины», которая стала элементом образования и создала условия для проработки прошлого. Сформировалась музейная и мемориальная политика. Однако в объединенной Германии 90-х. г.г. появились некоторые новые мотивы в немецкой трактовке прошлого. Активизировались разговоры о страданиях немцев в нацистский период, замалчивание своей вины. Многие, особенно молодое поколение, отказываются признавать табу на разговоры о немецких страданиях и жертвах. Все негативные стереотипы , связанные с Германией, оживают, Эти изменения вызывают беспокойство [8, с. 45-46]. Важно то, что в ФРГ политика памяти и историческая практика взаимосвязаны. Обозначилось новое направление — осуждение коммунистического режима, что стало удобным дискурсом в процессе поглощения ГДР Западной Германией, где не была проработана проблема прошлого и преступлений нацистов и общей ответственности немцев, что способствовало росту популярности неонацистских группировок и постановке знака равенства между нацизмом и коммунизмом [8].
Итак, прежний европейский консенсус в отношении коллективной исторической памяти, лежащий в основе политики памяти в конце ХХ в., разрушается, этот кризис ведет к выработке новой стратегии политики памяти, в основе которой должен быть более сложный консенсус или, возможно, путь к «войнам памяти», что на взгляд автора уже активно проявляется во взаимных претензиях. История здесь выступает манипулятивным механизмом, определяющим политику памяти. Общее в политике памяти европейских стран связано прежде всего со Второй мировой войной, до- и послевоенным периодами и ролью СССР.
Учет национальных особенностей в реализации политики памяти особенно важен в многонациональных государствах. И это, прежде всего, Россия сегодня: федеральный и региональный уровни, и даже местный, исходя из национального состава населения. В этом плане интересен регион Северного Кавказа. Достаточно сложным по этническому составу является население Кабардино-Балкарии (КБР), что характерно практических для всех республик региона. Здесь интенсивно идет процесс осмысления прошлого с начала 90-х. гг., что определяется социально-политическим контекстом. Одним из механизмов проведения политики памяти является коммеморация, представляющая набор способов, с помощью которых в обществе закрепляется, сохраняется и передается память о прошлом (Н.А. Антипин). При этом используются различные практики. В КБР с 1 сентября 1997 г. проводятся масштабные региональные торжества: День государственности КБР и День города в Нальчике [9, с. 67–68]. Может происходить удревнение каких-либо событий. Противоречивые практики имеют место по поводу политических репрессий 1920–1930-х гг. В 2015 г. открыт монумент жертвам политических репрессий, в том же году в с. Озрек, где проживают в основном осетины, решением местного самоуправления был открыт памятник Сталину, подаренный Северной Осетией. Это событие вызвало резкую критику титульного населения. Одной из стабильных традиций остается День Победы и с 2015 г. — «Бессмертый полк». В 1957 г. пышно отмечалось 400-летие вхождения Кабарды в состав России, был воздвигнут монумент «Навеки с Россией». В 2017 г. — празднование 460-летия этого исторического события [9]. Вот такие нестыковки имеют место, вероятно открываются новые документы. Объективно сложилось, что наиболее массовые коммеморативные практики связаны с травматическим опытом. С 1992 г. отмечается День памяти адыгов (трагедию возводят к Кавказской войне XIX века), что было закреплено ВС республики под спорным с исторической точки зрения обоснованием «Об осуждении геноцида адыгов в годы Русско-кавказской войны». Такая формулировка оказалась превосходно мобилизующим и консолидирующим этническое сознание мотивом [9]. Еще более активный травматический опыт связан со сталинскими депортациями 1944 г. 8 марта 1990 г. — День памяти жертв насильственного выселения балкарского народа, открыт мемориал жертвам политического режима. Отмечается День черкесского флага, здесь травма Кавказской войны не столько проработана, сколько эмоционально переживается и политически инструментуализируется. Следует отметить, что подобные практики ведут к фиксации и воспроизводству травм в историческом сознании новых поколений, что особенно характерно для многих регионов РФ в осуществлении политики памяти.
Таким образом, политика, в основе которой лежит историческая память, является существенным фактором социально-политического и социокультурного развития региона, обеспечивая различные уровни общественной солидарности и этнической мобильности [9].
В России под воздействием постсоветской трансформации идет процесс переосмысления исторического прошлого. Автор считает, что касающееся КБР характерно для всех республик РФ и как особенность — черта травматичности и поиск национальной идентичности. При этом имеет место толерантность в духовно значимом смысле, т.е. умение, оставаясь самим собой, осмыслить и почувствовать свою особую ценность, внутреннюю специфику иного, непохожего на тебя человека. Причем это касается и титульной нации — русского народа. Еще одна особенность — коллективизм, ярко проявляющийся в трагические для страны моменты, повышенное чувство патриотизма. В реальной политики памяти это проявляется в различных массовых акциях, памятных датах. В политике памяти, обращенной вовне, можно как особенность обозначить конфронтационность исторической политики по проблемам: мемориальной памяти — памятники освободителям (воинам Советской армии), оценки роли СССР в ВМВ и разгроме нацизма. Следует отметить, что политику памяти как важнейшую проблему, оказывающую влияние на межгосударственные и внутригосударственные отношения, можно рассматривать и как особого рода технологию манипуляции общественным сознанием и психологию, определяющую политическое поведение.
Разрушение на рубеже веков устоявшихся стереотипов, глобальные изменения в мире способствовали мировоззренческой дезориентации людей, возрастанию общественной неустойчивости, некоторой растерянности что привело к появлению крайностей в оценке политических и социокультурных преобразований, сформировались иные взгляды и оценки исторического прошлого, стремление очернить оппонентов и усилить свою значимость на международной арене. В этой сложной ситуации при осуществлении политики памяти особо возрастает роль исторической науки и ученых историков, влияющих на формирование исторического сознания. В некоторых странах историк, имеющий мнение отличное от официальной точки зрения, подвергается остракизму, рассматривается как «агент враждебных сил». Все это находит отражение в политике памяти большинства государств и может рассматриваться как национальная особенность, ставшая общей.
Для России важно противодействовать перелицовке истории, необходимо создание собственной системы исторической политики, эффективной историко-политической структуры — Российского института национальной памяти, задача которого — мониторить текущее состояние «исторической политики», определять актуальные направления исследований, действовать более оперативно, реагируя на «исторические претензии» со стороны оппонентов; активно участвовать в международных дискуссиях (практика показала, что российские историки часто оказываются в роли пассивных наблюдателей или недостаточно убедительны). Также важна работа СМИ, но не очернительского характера по отношению к собственному прошлому, а более взвешенная и ответственная.
Библиографический список
1. Мягкая сила // Википедия. Свободная энциклопедия. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/мягкая_сила
2. Политика памяти // Википедия. Свободная энциклопедия. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/политика_памяти
3. Миллер А. Россия: власть и история // Pro et contra. 2009. № 3–4. С. 6–23
4. Дюков А. Историческая политика или политическая память // Международный журнал. 2010. №1.
5. Соколов Б. Историомор, или трепанация памяти // Неприкосновенный запас. 2017. №2. С.273–278.
6. Шахназаров Г. Глобализация и глобалистика — феномен и теория // Pro et contra. 2000. Т. 5. №4. С. 184–198.
7. Максименко В. «Происходит ли глобализация»? // Pro et contra. 1999. Т. 4. №4. С. 84–102.
8. Миллер А. Коллективная память — одна из опор ЕС? // Pro et contra. 2012. №1–2. С. 43–49.
9. Прасолов Д. Коммеморативные практики в современной Кабардино-Балкарии // Неприкосновенный запас. 2017. №2. С. 67–82.