АШПИ 
Препринт
Reut O.Ch. The Agonistic Mode of Remembering and the Unsettled Memory of Border Regions
Сведения об авторе. Реут Олег Чеславович, к.т.н., научный сотрудник Карельского института, Университет Восточной Финляндии, г. Куопио, Финляндия.
Аннотация. Историческая память обосновано воспринимается одной из опор регионального культурного наследия. Общие для представителей территориального сообщества представления о прошлом формируют установки, лежащие в основе режимов, в соответствии с которыми память оформляется, сохраняется и транслируется. В систему создания исторических нарративов включаются твёрдые и мягкие формы памяти. Они «документируют» историю и в определённой степени поддерживают исторический анализ. Однако о чём свидетельствуют пантеоны героев и жертв, календари памятных дат, музейные экспозиции и оформляющие память в камне, бетоне и металле памятники? Что помогает им говорить больше, чем они «имеют в виду»? Как этот текст цензурируется со стороны власти? И как власть постепенно утрачивает монополию на участие в формировании и имплементации политики памяти? В статье представлен режим агонистической памяти и на примере исследований, связанных с культурным наследием приграничных регионов, дан анализ его теоретической применимости к практике. Рассматриваемый подход характеризуется, с одной стороны, возможностью сосуществования в публичной сфере оспаривающих друг друга исторических нарративов, с другой – ориентацией на сохранение общего дискурсивного пространства.
Ключевые слова: режим агонистической памяти, «проблемная» память, приграничные регионы, политика памяти
Abstract. Historical memory is commonly perceived as one of the pillars of regional cultural heritage. The ideas about the past that are shared among representatives of the territorial community shape the attitudes that underlie the frameworks through which memory is formed, preserved, and transmitted. The system of constructing historical narratives encompasses both hard and soft forms of memory. These forms document history and, to a certain extent, facilitate historical analysis. However, what do the pantheons of heroes and victims, calendars of memorable dates, museum expositions, and monuments – shaping memory in stone, concrete, and meta – testify to? What enables them to convey more than their literal meaning? How is this text subject to censorship by the authorities? Moreover, how is the government gradually relinquishing its monopoly on participation in the formation and implementation of memory politics? This paper introduces the agonistic approach to memory and, through research related to the cultural heritage of border regions, translates this theory into practice. By discussing the possibility of coexisting conflicting historical narratives in the public sphere, the paper provides potential recommendations for future research towards a common discursive space.
Keywords: agonistic mode of memory, unsettled memory, border regions, memory politics.
Режим агонистической памяти и «проблемное» наследие приграничных регионов
Историческая память обосновано воспринимается одной из опор регионального культурного наследия. Общие для представителей территориального сообщества представления о прошлом формируют установки, лежащие в основе режимов, в соответствии с которыми память оформляется, сохраняется и транслируется. В систему создания исторических нарративов включаются твёрдые и мягкие формы памяти [1]. Они «документируют» историю и в определённой степени поддерживают исторический анализ (хотя способы установления достоверности оказываются принципиально иными, чем, например, у письменных источников). Однако о чём действительно свидетельствуют пантеоны героев и жертв, календари памятных дат, музейные экспозиции и оформляющие память в камне, бетоне и металле памятники? Что помогает им говорить больше, чем они «имеют в виду»? Как этот текст цензурируется со стороны власти? И как власть постепенно утрачивает монополию на участие в формировании и имплементации политики памяти?
Пожалуй, при поиске ответов на представленные вопросы наиболее серьёзной проблемой является выработка методологии, описывающей и объясняющей весь конгломерат представлений о режимах памяти. В значительной мере именно они предписывают, какое прошлое надлежит помнить (а какое забыть), как может происходить это запоминание (и забывание), как организуется расстановка акцентов в спектре сюжетов регионального прошлого, какие формы коммеморации и рефлексии выступают наиболее задействованными в процессах инкорпорирования различных форм памяти в сферу политического использования истории, как формируются и взаимодействуют элементы постоянно трансформирующейся коллективной памяти.
*
Агонистический подход к исследованию и конструированию памяти был предложен Анной Булл и Хансом Хансеном в 2016 году [2]. Отправной точкой в их теоретических построениях стал тезис Шанталь Муфф о критике космополитизма [3; 4; 5].
Философские изыскания Муфф представляют собой попытку переформатирования ставших традиционными пространств политического в контексте современных трактовок демократии. Отталкиваясь от идеи наличия обратной зависимости между властью и демократией, бельгийская исследовательница постулирует: «чем более демократическим является общество, тем меньший объём власти присутствует в его социальных отношениях» [6, с. 193]. В указанном смысле власть растворяется в дискуссиях о всеобщем рациональном консенсусе и, следовательно, желательной моделью властно-общественного взаимодействия должна быть такая, которая не позволяет навязать гегемонистский социальный порядок. По её мысли, власти надлежит стремиться к плюрализму, воспринимая его как совокупность обстоятельств сложно организованных связующих звеньев, а не разделительных линий. Признавая антагонистическую природу социальной жизни, Муфф выступает против единообразия и универсалистского нивелирования, заложенного в природе космополитизма. Хотя сама по себе логика антагонизма, напрямую применимая к социальной практике, оказывается опасной – политические конфликты будут искать и находить выходы.
В этих условиях Муфф предлагает объявить целью демократического обустройства политики не преодоление противоречий, а нахождение таких форм их функционирования, которые были бы совместимы с плюрализмом. Именно подобное целеполагание Муфф и обозначает термином «агонистическая демократия». В рамках данной модели редуцированные проявления политики могут оборачиваться антагонизмом или космополитизмом, но благоприятным множеством практик, дискурсов и институтов стоит считать агонизм. Муфф не говорит о конкуренции в либеральном понимании категории, ей важно продемонстрировать, что акторы, действующие в агонистической парадигме, оспаривают саму гегемонию как принцип. Они последовательно критикуют космополитизм, признают право каждого иметь собственные взгляды и декларировать собственные интересы.
Анна Булл и Ханс Хансен готовы признать прямую тождественность теоретико-философских построений Шанталь Муфф о политическом применительно к политике памяти. Если быть точным, то они не концентрируются на собственно политике (в этом заключается важное ограничение кроссдисциплинарного переноса концепта), рассматривая её исключительно в качестве сферы выработки социальных представлений о прошлом. Для Булл и Хансена значима работа с памятью – политика воспринимается как арена взаимодействия акторов и одновременно механизм достижения или недостижения конвенций.
В, казалось бы, прямом переносе идеи агонизма к новому исследовательскому объекту нет методологической инновации. Но Булл и Хансен творчески развивают основной подход Муфф, детально прорабатывая теоретические основания режима агонистической памяти.
В космополитическом догмате они обоснованно выявляют проблемы сужения демократических каналов дискуссий о прошлом. Действительно, космополитическая память оперирует моральными категориями борьбы коллективных идентичностей, в которых другой противопоставляется человеческому. И чем абстрактнее оказывается противопоставление – например, между демократией и диктатурой, тем неприемлемее будет сближение моральных позиций. Модус космополитической памяти оперирует конструируемыми идентичностями, возможностями диалога и консенсуса на основе разделяемых ценностей, но он не может быть универсальным для того, чтобы предоставить возможность другому полностью и полновесно представить радикально отличающуюся и часто неприемлемую с современной этической позиции картину прошлого.
Антагонистическая система утверждений о прошлом в своих крайних проявлениях приводит к порой нескрываемому поощрению агрессии, а плюралистические формы демократии не способны её действенно ограничивать. Игнорируя социальное конструирование идентичностей, антагонизм исключает саморефлексию, диалоговый характер разговора о проблемном прошлом, многослойность и изменчивость воспоминаний о нём. Он порождает производство популистских, неонационалистических нарративов, которые изначально не ориентированы на поиск и закрепление консенсуса, а возбуждают ненависть (порой и насилие), заточенную не просто на ослабление, а на изведение представлений других о прошлом региона и страны.
Режим агонистической памяти исходит из того, что идентичности представляют собой социальные конструкты, которые непосредственно отражают связь прошлого с настоящим. Они изначально открыты к диалогу с другим, но без какой-либо препозиции в возможности достижения консенсусных представлений о прошлом. Для этого агонизм изначально соглашается на мультиперспективность / множественность перспектив, предоставляя возможность высказываться каждому. Эти мнения не претендуют на легитимность только по факту самого высказывания, но они могут быть полезными для понимания исторических условий и общественно-политических обстоятельств, в которых раскрывались исторически значимые события и явления. Агенты агонистической памяти могут быть определены мнемоническими плюралистами, и уже через это положение можно зафиксировать, что данный режим памяти предполагает и поощряет переход от антагонизма к агонизму. Это особенно важно для так называемых «постконфликтных обществ», для которых обращение к исторической памяти практически всегда характеризуется конкуренцией версий прошлого и обострённым восприятием региональных идентичностей, зачастую надломанных или драматически покорёженных. Оспаривание одного единого, монолитного нарратива «вшито» в логику агонизма.
Второй важной характеристикой рассматриваемого режима памяти является инкорпорирование контрастирующих точек зрения в некий общий исторический нарратив. Это, пожалуй, предельно затруднено в системе жёстких форм памяти – монументов и памятниках, мемориальных законов, решений судов и приговоров трибуналов. Но в отношении всего остального конфликтующие версии прошлого, даже выстроенные в бинарных парах «мы – они», «свой – чужой», могут сосуществовать. В этом отчётливо проявляется практическое приложение современной демократии, предложенной Муфф.
Примеры агонистического режима без труда обнаруживаются в материалах устной истории, музейных выставках, театральных постановках, произведениях художников, музыкантов и писателей. Все они участвуют в медиации носителей разных идентичностей, работая на преодоление стереотипов и, таким образом, на примирение. Через отражение сложного, противоречивого, зачастую травматического опыта социальных групп появляется возможность отойти от языка истории как единственного языка настоящего. Переместить с периферии к дискурсивному центру те трудные вопросы, которые не имеют внятного консолидирующего решения, но в которых сосредоточилось едва ли не всё принципиально важное для этих групп.
Третьей характеристикой агонистической памяти можно считать побуждение к симпатии в отношении другого. При отсутствии изначальной установки на достижение консенсуса важной выступает интенция к пониманию, отказ от оборонительной стратегии и оправдания исключительности собственной трактовки истории и её мифологизации. В этом контексте агонистическая память рефлексивна, способна изменяться со временем, настроена обсуждать, вовлекать как героев, так и жертв, признавать, что гармония между ними, пожалуй, недостижима, а политические и социальные конфликты стоит регулировать, но не элиминировать.
*
Режим агонистической памяти приоритизирует транснациональный подход в обращении к прошлому. Это означает ориентацию на пересмотр отношений личности и общества, изменение роли и функций границ регионов и государств. Изменение образов поведения другого в обстоятельствах применения критической оптики к национальной, имперской традиции, в логике деколонизации. Транснациональный подход предполагает отход от восприятия прошлого полем холодной и/или гражданской войны, ослабление «вечно актуальной» истории, например, через пересмотр «великой» истории, требующей постоянного доказывания, а порой и навязывания. Здесь на передний план выходят действия власти, которой довольно сложно отказаться от спекуляции на истории, ведь это «самый лёгкий способ делать идеологию и политику» [7].
Однако в современном мире массовых мигрантов и релокантов, борьбы за признание угнетённых меньшинств активизация региональных идентичностей вводит в публичное пространство новых мнемонических акторов, оспаривающих сложившихся культ прошлого с его столь привычным для большинства блеском непогрешимости и благолепия. Такое поведение, как правило, воспринимается властью как покушение на консервативные ценности, что, свою очередь, сопровождается попытками подавления контрнарративов, формирующих свою собственную логику сопротивления и прогрессизма.
Вне широких демократических рамок обсуждения целесообразности сплочения властный дискурс стремится исключить инакомыслящих и диссидентов из официального процесса передачи памяти, из участия в создании её национальной и региональной инфраструктуры. Конкуренция за право на трактовку травматического прошлого не только ограничивается, но запрещается. Со стороны властных акторов происходит аннексия памяти. В обстоятельствах, когда коллективная память стремится к усложнению воспоминаний, развитию их многозначности и в целом интерпретационного плюрализма, она встречает политически организованное и мобилизованное противодействие. Изучение обстоятельств применения этого «барьера» открывает возможность выявить механизмы, через обращение к которым агонистическая память может предпринять попытки оформления инклюзивной версии памяти.
В истории транснациональный поворот предоставляет исследователям возможность участвовать в дискуссиях о режимах памяти, вбирающих в себя обсуждение, в частности, «поколенческих сдвигов, идеологических трансформаций, роста культурного разнообразия» [8, с. 47]. В такой оптике субъектом истории становится, например, европейское общество как целое. Центр аналитического действия зачастую переносится с метрополии на периферии, что позволяет по-новому взглянуть на культурное наследие приграничных регионов, обоснованно относящееся к «проблемным». Стоит признать, что предлагаемое поле исследования оказывается европоцентричным, нацеленным на преодоление так называемого «методологического национализма».
С другой стороны, при абсолютизации транснационализма проявляются риски утраты привычных форм ориентации в прошлом – через рассмотрение причин межгосударственных и приграничных конфликтов, вопросов о коллективной и/или индивидуальной вине, осознании привязанности к определенному (суб)региону или (суб)культурной формации. В значительной мере такая оптика подталкивает к космополитизму, к критическому отношению к которому и даже к идейному размежеванию с которым призывала Муфф.
Режим агонистической памяти позволяет не утратить культурную сложность сообществ, одновременно разделённых и объединённых приграничьем. Он сохраняет возможность сосуществования в публичной сфере оспаривающих друг друга исторических нарративов при одновременной ориентации на сохранение общего дискурсивного пространства. Для сообществ с миграционным бэкграундом, особенно тех, которые оказались в обстоятельствах, когда перемещались не они, а государственные границы и места памяти, это становится особенно ценным, поскольку позволяет не использовать политику памяти в качестве драйвера, приводящего непосредственно к подъему национализма и, безусловно, не определять её в качестве фактора, способствующего сепаратизму.
В настоящее время российские приграничные территории проходят важный этап перестройки политики памяти, характеризующийся не только возрастанием интенсивности изменений, но и тем, что ряд соседних государств отнесены к «совершающим в отношении Российской Федерации, её юридических и физических лиц недружественные действия» [9]. В политической повестке значимость представлений о прошлом неуклонно возрастает, интерес к региональному измерению политики памяти усиливается, особенно когда происходит перемещение мягких форм памяти из локального контекста в общенациональный. Вопрос «масштабирования» политики памяти в процессе её функционирования и изучения выступает одним из самых сложных [10]. Многообразие подходов к этой проблеме предопределяет усложнение взглядов на региональное культурное наследие. Например, по-новому начинают восприниматься «национальная память», «европейская память», «память русского Севера» или «память российского Северо-Запада». Меняется семантическая нагруженность категорий: «послевоенная память», «память посткоммунистической Европы» и «память на постсоветском пространстве».
В каждом из приведённых примеров обнаруживается своя избирательность, она будет на порядок усложняться в обстоятельствах привнесения позиций исследователей политики памяти по другую сторону границы, особенно если эта линия действия государственных суверенитетов была установлена мирным договором, предусматривающим переустройство присоединённых или утраченных территорий. В таком случае неизбежно переформатируются не только места памяти, но и вся сопутствующая инфраструктура, что, как правило, способствует тому, что одни темы политики памяти выходят на первый план, а другие вымещаются на дискурсивную периферию. Опыт пребывания в составе разных государств, вынужденной миграции населения или резкого изменения демографической ситуации, наличия или отсутствия оккупационного режима во время мировых войн создаёт специфику, осложняющую применимость режима агонистической памяти. Долгосрочная конкуренция нарративов становится неизбежной.
Сложный механизм взаимовлияния приграничных территорий, став частью регионального культурного наследия, открывает инновационные перспективы и способы анализа, который осуществляется и между регионами, и между государствами в целом. Такой подход позволяет увидеть взаимовлияние объединённых общей границей регионов через перспективу взаимосвязанных процессов и трансферов. Ведь, казалось бы, «внешние» к политике памяти решения в сфере охраны объектов культурного наследия, повышения туристической привлекательности, расширения государственного или международного финансирования, изменения уровня милитаризации начинают неизбежно влиять на «борьбу за интерпретации».
Сама прагматика поведения предписывает обратиться к концепции агонизма, применяя её для развивающейся публичной сферы и формирующейся соревновательной политической традиции. Даже если на этом пути возникают серьёзные препятствия, самое очевидное из которых заключается в срыве в антагонизм, это не должно служить основанием для отказа от готовности к трансформации «проблемного» наследия. Ведь территориальные сообщества конструируются как целостные не одинаковыми ответами на ключевые вопросы исторической памяти, а самим меню тем, вокруг которых строится непрерывная публичная дискуссия.
Библиографический список
1. Etkind A. Hard and Soft in Cultural Memory: Political Mourning in Russia and Germany // Grey Room. 2004, 16. Pp. 36-59. URL: https://doi.org/10.1162/1526381041887439
2. Bull A.C., Hansen, H.L. On Agonistic Memory // Memory Studies. 2016, 9(4). Pp. 390-404. URL: https://doi.org/10.1177/1750698015615935
3. Mouffe Сh. On the Political. Routledge, 2005.
4. Mouffe Сh. The Democratic Paradox. Verso, 2009.
5. Mouffe Сh. Agonistics: Thinking the World Politically. Verso, 2013.
6. Муфф Ш. К агонистической модели демократии // Логос. 2004, № 2(42). C. 180-197.
7. Какое прошлое нужно будущему России? Аналитический доклад Вольного исторического общества по заказу Комитета гражданских инициатив. М., 2017.
8. Летняков Д.Э. Режимы исторической памяти: от гегемонизма к агонизму // Политика и общество. 2022. № 1. С. 45-53. URL: https://doi.org/10.7256/2454-0684.2022.1.37499
9. Распоряжение Правительства Российской Федерации № 430-р от 5 марта 2022 г. в ред. распоряжений Правительства РФ № 2018-р от 23 июля 2022 г., № 3216-р от 29 октября 2022 г.
10. Политика памяти в России – региональное измерение / Под ред. А.И. Миллера, О.Ю. Малиновой, Д.В. Ефременко. РАН, ИНИОН, Отд. полит. науки; Центр по изучению культурной памяти и символической политики Европейского университета в Санкт-Петербурге. М., 2023.