АШПИ 
Данные об авторе. Аршинцева Ольга Алексеевна, кандидат исторических наук, профессор кафедры всеобщей истории и международных отношений Алтайского госуниверситета. Сфера научных интересов: история международных отношений, внешней политики Великобритании и США, современная мировая политика.
Аннотация. В связи с обсуждением темы межцивилизационных отношений в представленном тексте предпринята постановка конкретной проблемы исследования международных отношений и имперской политики Великобритании с привлечением междисциплинарных методов, в частности, элементов цивилизационного подхода. Оценка исторического опыта Британской империи позволяет выявить его влияние на процесс эволюции форм межцивилизационного взаимодействия.
Цивилизационный фактор в международных отношениях: перспективы анализа
Противоречивые последствия глобализации (универсализация и одновременно растущее разнообразие современного мирового пространства) придали новую актуальность проблеме взаимодействия исторически сложившихся цивилизаций. Столь динамичный характер межцивилизационного взаимодействия предполагает, что его анализ выходит за рамки устоявшихся парадигм, включая известную концепцию столкновения цивилизаций С. Хантингтона (к сожалению, недавно скончавшегося). Цивилизационный подход не только сохраняет популярность в собственно исторических исследованиях, но становится все более востребованным при изучении международных отношений. Отечественные авторы – историки и международники – не составляют исключения. Одни ратуют за социокультурное изучение истории международных отношений и внешней политики и рассуждают о предмете в категориях и терминах идентичности (И.И. Курилла) [1]. Другие – весьма конструктивно – предлагают расширить исследовательский арсенал посредством междисциплинароного подхода и рассматривать не только общецивилизационные особенности, но и внутрицивилизационное своеобразие стран и регионов, как это делает известный отечественный американист В.В. Согрин применительно к истории и внешней политике США [2]. С первым подходом его сближает социокультурное определение понятий факторов и архетипов, с помощью которых он формулирует своеобразие цивилизационного облика США. Ситуация выглядит еще более пестрой на фоне разнообразных толкований самого понятия цивилизации и сути цивилизационного подхода. Заключая этот краткий и несистемный обзор, отметим, что в указанном плюрализме кроются новые возможности. В частности, исследование цивилизационного фактора в международных отношениях и внешней политике основных акторов позволяет по-новому взглянуть на генезис современного миропорядка, проследить эволюцию международной системы в ходе глобализации рубежа XIX–XX вв., исторически предшествующей одноименному современному процессу.
Именно в указанный период в пределах западной цивилизации сложились две основные структуры международной системы, которые определяли тренды мировой политики, как минимум, до середины ХХ столетия. Первая представляла собой преимущественно европейский (с включением с начала ХХ в. США) баланс сил в рамках Вестфальской системы формально равных государств-наций. Вторая объединяла сложносоставные политии (исторически разные по происхождению колониальные империи) в глобальную структуру мироимперии. В основу организации первой были положены принципы (1) формального равенства суверенитетов, подтвержденного взаимным признанием, и (2) силового соперничества, определявшего конфликт национально-государственных интересов. Отношения в мироимперии строились на принципах господства и подчинения. При этом относительная прочность имперской конструкции, по мнению авторитетных исследователей, объяснялась тем, что в обмен на подчинение метрополия гарантировала безопасность всех частей империи. Приведенная характеристика носит упрощенный характер и сформулирована в устоявшихся терминах системного международного анализа. Однако, взятая за основу, она вполне подходит для осмысления самостоятельных периодов истории международных отношений и, конкретно, имперской формы взаимодействия между Западом и остальным миром, включая цивилизационные и геополитические аспекты этих отношений. Наиболее интересным представляется феномен относительной устойчивости имперской формы, который ярче других характеризует Британскую империю нового времени. Она сыграла особую роль в процессе трансформации миропорядка на протяжении XIX–XX вв. и уже в силу этого привлекает внимание историков, международников и специалистов из смежных областей.
Примечательно, что Британская империя считалась неким эталоном «морского могущества» в представлениях авторов традиционных геополитических концепций, складывание которых на рубеже XIX–XX вв. не случайно совпало с пиком глобального влияния Великобритании, с периодом Pax Britannica. «Морская сила», в понимании А. Мэхэна, Х. Маккиндера и других классиков геополитики, была не просто комплексным ресурсом этого влияния, но основой формирования особой «морской цивилизации» – в противоположность «сухопутной». В этом смысле идея планетарного дуализма у представителей традиционной геополитики имела особое цивилизационное толкование, не совпадавшее с историческим и общепринятым делением Запад–Восток, а британский опыт служил источником аргументов в поддержку указанной концепции. Даже поверхностное сопоставление этих идей с современными им внешнеполитическими концепциями и имперской практикой расширяет представления исследователей об историческом и идейно-политическом контексте рассматриваемых процессов.
Британская империя за долгую историю своего существования пережила по крайней мере несколько кризисов, в ряду которых Первая мировая война и предшествующие ей годы стали первым мирового масштаба вызовом самому существованию этой империи. К началу ХХ в. она единственная могла претендовать (с оговоркой по поводу недоминирования в континентальной Европе) на статус мировой державы, наиболее последовательно воплощая соответствующую времени геополитическую модель максимального контроля над мировым пространством с опорой на морскую гегемонию [3, 194–346]. Без преувеличения можно сказать, что имперские начала пронизывали все сферы общественной жизни, а британская политическая элита традиционно культивировала имперское мышление, что, однако, не означало его однородности. Напротив, именно судьба империи в меняющемся мире находилась в центре политических разногласий. В подходах британской политической элиты к империи геополитические и стратегические соображения преобладали над экономическими. Отталкиваясь от наличия империи как свершившего факта, сторонники колониальной экспансии в конце Х1Х в. настаивали на расширении границ империи еще и потому, что только так можно было обеспечить ее безопасность. Правительство Р.А. Солсбери признало оборону колоний самостоятельной финансовой и административной задачей, создав в 1895 г. Комитет колониальной обороны [4]. Если иметь в виду ведущую роль кабинета и значительную самостоятельность министерств в разработке политического курса, то становятся понятными известная преемственность имперской и внешней политики либералов, их консенсус с консерваторами по этим вопросам и разногласия с заднескамеечниками в своей парламентской фракции. Либералы учредили Комитет имперской обороны и положили начало регулярной практике проведения имперских конференций, на которых совместно с представителями доминионов обсуждались вопросы стратегической обороны империи накануне войны.
Эти перемены стали важнейшей частью новой имперской политики, вызванной возникшей в начале ХХ в. германской угрозой. По оценкам ведущих английских экспертов того периода, Германия с ее новыми мировыми претензиями бросила вызов самим основам имперской безопасности, что в обозримой перспективе было чревато для Великобритании катастрофическими последствиями. Не частные опасности, а глобальная угроза заставила английское руководство действовать в упреждающем режиме, радикально изменив политику «блестящей изоляции». Тройственная Антанта при ведущей роли в ней Великобритании и доминировании в условиях соглашений 1904 и 1907 гг. ее имперских интересов была нацелена на сохранение геополитических основ империи. Эта структурная перестройка международных отношений стала одной из важнейших причин Первой мировой войны.
Война, в которой Великобритания принимала участие как центр мировой империи, придала новое значение имперскому фактору в ее политике и стратегии. Протяженный характер войны и огромные материальные и людские затраты, которые доминионы были готовы разделить с метрополией, создали основу для их реального влияния на принятие геополитических решений и проектов будущего мирного урегулирования с учетом их собственных интересов и целей имперской безопасности. Военный кабинет Д. Ллойд Джорджа (1916–1918 гг.) в своей имперской политике и формировании программы мира исходил из признания этого факта. Не без давления со стороны последовательных имперцев в правительстве (лорд Керзон, А. Милнер, В. Лонг) в 1917 г. было официально признано право доминионов участвовать в обсуждении британских условий мира, и для этого была возобновлена практика проведения имперских конференций. Итоги конференции 1917 г. свидетельствовали о складывании нового вектора британской политики, который достаточно гибко соединял имперские интересы и широко декларируемые в либерально-идеалистическом духе цели предотвращения войн и достижения всеобщего мира. Британская программа мирного урегулирования и итоги Парижской конференции 1919 г. закрепили сложившиеся к концу войны тенденции к установлению более равноправных, партнерских отношений внутри империи. Она выжила в войне и проявила способность к трансформации в направлении Содружества наций, благодаря, в том числе, и долговременному политическому консенсусу по поводу имперских приоритетов, который объединял не только собственно британскую, но и имперские политические элиты. Однако актуальным этот опыт делает вопрос о его цене и издержках [5]. Эволюционный путь изменений, ранее утвердившийся во внутриполитическом развитии метрополии, был перенесен в политическое пространство империи, что, конечно, не означало окончательный отказ от силовой имперской политики (ирландский и индийский опыт тому подтверждение), но постепенно меняло соотношение прямых и непрямых методов правления в пользу последних. Британская политическая элита уже к концу Х1Х в. в основном сумела решить вопрос, который так беспокоит сегодня З. Бжезинского, о совместимости демократии и империи (конечно, в рамках цивилизационных достижений своего времени). Своеобразной расплатой, оборотной стороной указанных явлений стала консервация имперских амбиций, инерционность имперского мышления, избежать которой не удалось даже такому выдающемуся политику и прагматику, как У. Черчилль, который даже на закате империи считал ее сохранение самоцелью.
Краткий обзор исторического опыта Британской империи подтверждает, что кризис традиционной имперской модели стал одной из тенденций эволюции миропорядка в ХХ столетии. Однако конструктивные достижения имперской практики – глобальное мышление по вопросам безопасности, гибкость и разнообразие форм имперской политики, стремление интегрировать меняющуюся империю в мировой порядок – в известной степени подготовили опыт межцивилизационного взаимодействия после распада колониальной системы и отчасти спровоцировали нарастание кризисных явлений в Вестфальской системе на современном этапе.
В нынешних дискуссиях по проблемам империи на фоне многообразия тематики и подходов отчетливо проступили «болевые точки», особенно ощутимые в нашей стране как на академическом, так и на общественно-политическом уровнях обсуждения проблемы. Их появление во многом связано с неустоявшейся, а потому болезненной и противоречивой реакцией на столь недавнее имперское прошлое и неоднозначные последствия распада СССР. Историкам, участвующим в этих дискуссиях, нет необходимости специально доказывать, что один из возможных путей преодоления этого «кризиса имперской идентичности» состоит в обращении к развернутым историческим аргументам. При всей несхожести отечественного и британского имперского опыта (сравнительный анализ еще ждет своего исследователя) последний, даже в силу большей изученности, довольно точно позволяет идентифицировать «имперские комплексы», а значит, найти способы избавления от них.
Литература
1. Курилла И.И. Изучение истории международных отношений в социокультурном контексте // Новая и новейшая история. 2012. № 6. C. 65–74.
2. Согрин В.В. Цивилизационное и междисциплинарное изучение истории США // Новая и новейшая история. 2012. № 1. C. 25–43.
3. Kennedy P. The Rise and Fall of the Great Powers. Economic Change and Military Conflict from 1500 to 2000. NY, 1987.
4. Williams Rh. Defending the Empire: The Conservative Party and British Defence Policy, 1899–1915. New Haven, L., 1991.
5. Snyder J. Myths of Empire: Domestic Politics and International Ambition. Ithaca, 1991.