Турьинская Х.М. «Мягкая сила» и страновые национализмы: противоречия региональной политической интеграции в Восточной Африке

Сведения об авторе. Турьинская Христина Михайловна, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник, Институт этнологии и антропологии РАН, Институт Африки РАН, г. Москва. Научные интересы: история, социальная антропология, политология, африканистика, федералистика.

Аннотация. В докладе — применительно к вопросу о перспективах создания Восточноафриканской федерации — анализируется противоречивое воздействие «мягкой силы» на динамику объединительных процессов: многолетние попытки углубить региональную интеграцию натыкаются на императивы рынка и страновые национализмы. Двигаясь по пути к межгосударственному политическому союзу, страны-партнеры по Восточноафриканскому сообществу в итоге «согласились не соглашаться» по поводу федерации, остановившись на промежуточной идее — конфедерации.

«Мягкая сила» и страновые национализмы: противоречия региональной политической интеграции в Восточной Африке

Система множества государств-наций демонстрирует стабильность, несмотря на эрозию принципа суверенитета и глобализацию. Региональные объединительные процессы идут с переменным успехом, их участники взвешивают экономические и политические выгоды и издержки интеграции. При этом присутствие фактора «мягкой силы» — в классическом ее понимании, как привлекательного образа [1, с. 5] страны-субъекта объединения — представляется хотя и не основным, но важным аспектом межгосударственных отношений. «Мягкая сила» может оказывать двоякое, противоречивое воздействие на динамику интеграции либо служить индикатором состояния дел внутри региональных группировок. Насколько релевантны отсылки к концепту «мягкой силы» в анализе проблем региональной интеграции, рассмотрим применительно к вопросу о перспективах создания Восточноафриканской федерации (ВАФ).
В течение века в Восточной Африке предпринимаются попытки образовать союз государств, перейти от экономических форм сотрудничества к политической федерации. С начала 2000-х годов воссозданное Восточноафриканское сообщество (ВАС) включало страны-«первоосновательницы» — Кению, Танзанию и Уганду — а также Руанду и Бурунди и присоединившийся позднее Южный Судан. Вступление Сомали в состав группировки откладывается; возможное членство Эфиопии, ДРК, Малави и Замбии в ВАС — дело неопределенного будущего.
Рассуждая о происходящем в современной Восточной Африке, аналитики расширительно понимают «мягкую силу», подразумевая не только успехи конкретной страны в публичной дипломатии, образовании, культуре, но и экономические и политические параметры, «работающие» на улучшение имиджа страны. Однако на «мягкую силу», способствующую объединению, находится другая — тормозящая интеграцию — «мягкая сила», за которой кроются разнообразные интересы игроков и страновые национализмы. Исследуя причины неудач в деле создания региональных группировок, речь ведут и об идеях национальной исключительности, которые имеют причиной «головокружение от успехов» в экономике или проистекают из славных событий прошлого и представлений об особом историческом пути конкретной страны.
Новая мощная сила в регионе — Эфиопия, чья идея национальной исключительности базируется на позиционировании в качестве центра древнейшей независимой государственности в Африке. В последние годы эфиопоцентризм подпитывается уже не только гордостью по поводу того, что стране удалось избежать превращения в колонию, в то время как остальные африканские территории испытали колониальное порабощение со стороны европейских держав [2]. ФДРЭ — потенциальный член ВАС, активный участник торговых и инфраструктурных проектов в регионе — становится лидером Большой Восточной Африки по темпам экономического роста, обгоняя Кению, впрочем, не только в этом отношении, но и по уровню напряженности во внутренних делах: поддержание и развитие developmental state оборачивается значительными издержками в социальной и политической сфере.
Кения — наиболее развитая и наиболее капиталистическая экономика региона, также «национально исключительная» [3]. «Мягкая сила» Кении, выступающей в качестве «локомотива» интеграции, вступает в противоречие с «исторически нагруженным» образом страны, вокруг которой строились еще колониального времени попытки федерирования Восточной Африки по дизайну, разработанному британской администрацией в интересах местных белых колонистов. «Мягкую силу» убеждения использует также угандийский президент Й.Мусевени в деле собирания восточноафриканцев в единое политическое сообщество — в противовес «мягкой силе» Китая, ведущего внешнего экономического игрока в регионе. Мусевени видит в ВАФ способ защитить африканцев от «прихотей» супердержав, таких как Китай, Индия и Великобритания [4].
Формально Танзания, которая также претендует на звание самой политически стабильной и единой нации в регионе, всегда была сторонницей интеграции. Однако, «мягкая сила» выдвигаемых ею экономических аргументов превратила ОРТ в «антигероя» внутрирегиональных объединительных процессов. Танзанию, которая после обретения независимости встала на социалистический путь развития и лишь в последние десятилетия перешла на либеральный курс, уже с начала 1960-х годов обвиняли в «непреднамеренном федеративном саботаже», в оказании сопротивления объединительным процессам в Восточной Африке [5]. Именно в период председательства действующего танзанийского президента Дж. Магуфули в ВАС на саммите Сообщества в 2017 г. одобрен документ, по которому промежуточной, переходной целью провозглашено создание политической конфедерации. Тогда как изначально заявленная конечная цель объединения — федерация — фактически отодвинута на неопределенный срок [6].
Вековая динамика «топтания на месте» в деле политического федерирования в Восточной Африке подтверждает известное изречение: нет ничего более постоянного, чем временное. Но и в отсутствие в регионе очевидного и безоговорочного лидера с однозначно благоприятным имиджем функционирование группировки сталкивается с принципиальными обстоятельствами и системными проблемами. Это и территориальные диспропорции, и неравный вес участвующих в Сообществе экономик, межстрановые противоречия, разные «скорости сближения», и недостаток политической воли к объединению, и стремление правящих классов отдельных государств к сохранению суверенитета своих стран и удержанию собственных позиций, и потребность в удовлетворении материальных запросов элит. «Мягкая сила» становится вторичной, первична же логика капитализма и ее политическое и идеологическое оформление.
Попытки углубления интеграции — а для этого необходимо предпринять дальнейшие действия с целью политического объединения — натыкаются на страновые национализмы и императивы рынка и капитала. Вполне объяснимо, что двигаясь по пути к межгосударственному союзу, главы стран-партнеров по ВАС «согласились не соглашаться» по поводу федерации [7]. Восточноафриканцы остановились на более свободной и менее обязывающей политической конфигурации — на идее конфедерации, на что даже не «замахиваются» участники региональных группировок в Западной, Южной, Центральной Африке, на текущий момент находящиеся в статусе экономических сообществ (ср. также процессы дез/интеграции стран Европы, с их идеями национальной исключительности и представлениями о примате нации-государства).
Более того, как на примере ЭКОВАС рассуждает отечественный исследователь А.Й. Элез, «развивающиеся» страны, вовлеченные в региональную интеграцию, «когда имеют возможность, критикуют эту интеграцию собственными реальными действиями, объективно предпринимаемыми с позиций государственного интереса, с которым идеалам сообщества позволено лишь совпадать». И «капиталистическая региональная интеграция требует не менее принципиальной исторической критики, чем та, которой уже подвергались прочие вполне последовательные исторические формы международного неравноправия — колониализм, неоколониализм и глобализация» [8, с. 212].
Восточноафриканский кейс может также служить иллюстрацией идеи, высказанной американской исследовательницей Э.М. Вуд: «глобальный капитал обслуживается не глобальным государством, но глобальный системой множества территориальных государств… Глобальный капитал разными путями извлекает прибыль из неравномерности национальных экономик и из контроля за мобильностью труда. Данные обстоятельства лишь укрепляют позиции территориальных государств…». Глобальный капитал нуждается во фрагментации политического пространства. Пересмотр существующих территориальных границ, сопровождающийся, с одной стороны, регионализацией, а с другой — локализацией, вполне возможен. Однако сложно помыслить какую-либо реальную или потенциальную форму глобального управления, способного предоставить тот уровень порядка и предсказуемости, который нужен капиталу [9, с. 166, 179] и который может дать именно национальное государство.
Мировое хозяйство, согласно Э.М. Вуд, формируют региональные блоки, состоящие из неравномерно развитых и иерархически организованных национальных экономик и национальных государств, силами которых и запускаются центробежные тенденции внутри сообществ. Так, в Европе реальная политическая интеграция, даже если бы она действительно была возможна, могла лишь привести к созданию еще одного, только более крупного, государства (ЕС), которому так или иначе пришлось бы конкурировать на мировой арене с другими экономиками и государствами, в особенности с супердержавой в лице США [10, p. 26].
Политическое объединение нескольких стран в федерацию подразумевает образование нового (супер)государства и фактически означает утерю суверенитета участниками объединения, с чем африканские, как и всякие другие, правящие круги мириться не готовы. А столкновение центростремительных и центробежных тенденций, противоречия между кооперацией и соперничеством в процессе региональной интеграции объясняются не столько разнонаправленным эффектом «мягких сил», сколько тем фактом, что сохранение сложившейся системы множества отдельных формально независимых государств соответствует интересам глобального капитализма и его акторов.

Литература

1. Чернышов Ю.Г. Многозначность понятий «мягкая сила» и «имидж страны»: к итогам дискуссии // Дневник Алтайской школы политических исследований № 33. Современная Россия и мир: альтернативы развития (Имидж страны как фактор «мягкой силы» в международных отношениях). Барнаул, 2017.
2. Цыпкин Г.В. Эфиопоцентризм и эфиопское общество // Евроцентризм и афроцентризм накануне ХХI века: африканистика в мировом контексте. Материалы конференции, Москва, 2000. М., 2001. URL: http://www.africana.ru/biblio/afrocentrism/06_Tsypkin.htm
3. What Others Say: Is Kenya Really Exceptional in E.Africa? // The Citizen. 14.07.2016. URL: http://www.thecitizen.co.tz/oped/WHAT-OTHERS-SAY—Is-Kenya-really-exceptional-in-E-Africa-/1840568-3294366-bk5y4o/index.html
4. Uganda’s Museveni Wants to Create an East African Superstate // Newsweek. 2.10.16. URL: http://www.newsweek.com/ugandas-museveni-wants-create-east-african-superstate-424975
5. Mazrui A.A. Tanzania versus East Africa: A Case of Unwitting Federal Sabotage // Journal of Commonwealth Poitical Studies. 1965. Vol. 3. No 3.
6. Joint Communiqu?: 18th Ordinary Summit of Heads of State of the East African Community // East African Community. URL: https://www.eac.int/communique/847-jointcommuniqu%C3%A9-18th-ordinary-summit-of-heads-of-state-of-the-east-african-community
7. Finally, EA Nations Agree to Disagree on Federation // The Citizen. 30.11.2016. URL: http://www.thecitizen.co.tz/magazine/politicalreforms/Finally—EA-nations-agree-to-disagree-on-federation/1843776-3470014-llosg2/index.html
8. Элез А.Й. К вопросу о взаимоотношении интеграции и государственного суверенитета в ЭКОВАС // ЭКОВАС. Проблемы региональной интеграции. Сб. ст. М., 2016.
9. Вуд Э.М. Логики власти: Дискуссия с Дэвидом Харви // Прогнозис. 2008. №2.
10. Wood E.M. Global Capital, National States // Historical Materialism and Globalisation. L., 2002.