Бетмакаев А.М. (г. Барнаул). Вавилон-Берлин: образ столицы Веймарской республики

Препринт

Аннотация. Статья посвящена анализу образа Веймарского Берлина как «нового Вавилона» – символа культурной модернизации, социальной нестабильности и политического кризиса. Рассматриваются исторические и медийные механизмы формирования этого мифа, включая развитие городской инфраструктуры, расцвет массовой культуры, ночной жизни и кинематографа. Особое внимание уделено метафоре Вавилона как отражению двойственного восприятия столицы: с одной стороны – как центра творческой свободы, с другой – как пространства морального упадка и надвигающейся катастрофы. В статье исследуется, каким образом этот образ сложился как в восприятии современников, так и в ретроспективных культурных репрезентациях, прежде всего, в кинематографе. Образ Берлина представляется одновременно притягательным и тревожным, а сама столица – ареной столкновения прогресса, излишеств и политической поляризации. Таким образом, Веймарский Берлин становится городом-предупреждением, мифом, продолжающим оказывать влияние на современное культурное воображение.

Ключевые слова: Веймарская республика, Берлин, Вавилон, массовая культура, урбанизация, кинематограф, образ, имидж, столица.

 Betmakaev A.M. (Barnaul). Babylon Berlin: The Image of the Capital of the Weimar Republic

 Abstract. The article explores the image of Weimar Berlin as a «modern Babylon» – a symbolic space of both cultural innovation and social decay during a critical period of European history. The aim is to analyze how this image was formed and reinforced in public and media imagination through the interplay of actual urban transformation, mass culture, and retrospective narratives. Special attention is given to cinema and television, particularly the series Babylon Berlin, which reinterprets the era as a blend of aesthetic brilliance and political instability. The study shows that Berlin was perceived both as a center of artistic freedom and as a site of moral ambiguity, rising extremism, and imminent catastrophe. This dual perception reflects the contradictions of the Weimar Republic and helps explain the persistent mythologization of Berlin in cultural memory throughout the 20th and 21st centuries. The metaphor of Babylon thus frames the city not only as a historical phenomenon but also as a cultural warning—a vibrant, creative capital on the edge of collapse.

Keywords: Weimar Republic, Berlin, Babylon, mass culture, urbanization, cinematography, image, brand, capital.

В октябре 2017 г. на платном телевизионном канале «Sky» в Германии состоялась премьера сериала «Вавилон-Берлин» (Babylon Berlin), основанного на криминальных романах Фолькера Кучера, действие которых происходит в конце Веймарской республики. Немецкая зрительская аудитория самой высокобюджетной драмы в истории телевидения ФРГ уступила только количеству зрителей американского сериала «Игра престолов» [1, p. 835–836; 2, p. 25–26].

Не оценивая художественные стороны сериала и соответствие его содержания историческим исследованиям, отметим, что продвижение образа Берлина как Вавилона не является оригинальным. Вавилон ассоциируется с высокомерным стремлением человечества к божественному с неизбежным наказанием (миф о Вавилонской башне). Символический Вавилон – город хаоса и смешения народов, коррумпированной бюрократии, город роскоши, порока и духовного упадка. Вавилон-Берлин, таким образом, является гибнущим городом, уступающим место столице нацистской Германии.

Целью нашей статьи является анализ образа Берлина как символа культурного, социального и политического развития Веймарской республики, рассматриваемого через метафору «Вавилон», и выявление механизмов его формирования в общественном и медийном воображении. Мы попытаемся исследовать историко-культурные предпосылки формирования образа Берлина как «современного Вавилона», проанализировать отражение берлинской реальности в массовой культуре как способ формирования мифа о Веймарском Берлине, выявить соотношение между реальными социальными процессами и медийными репрезентациями столицы и рассмотреть влияние образа Вавилона-Берлина на последующее восприятие города.

Многие исследователи отмечают, что после Первой мировой войны, падения монархии и учреждения Веймарской республики Берлин стал центром культурной революции и столицей модернити [3; 4; 5; 6]. В условиях свободы здесь зародились или развивались мощные художественные и интеллектуальные движения: экспрессионизм, дадаизм, конструктивизм и «новая вещественность» [7].

Столица притягивала творцов со всей Европы: немецкие и австрийские писатели, российские эмигранты, американские джазмены и художники формировали интернациональное пространство, где царил плюрализм идей и форм [8, S. 81, 97–98]. Берлин со своими великолепными оркестрами, ста двадцатью газетами, сорока театрами, был местом для амбициозных, энергичных, талантливых. Фестивали, художественные выставки, спектакли Бертольда Брехта и Макса Рейнхардта, музыкальные инновации Курта Вайля и Пауля Хиндемита сделали Берлин одной из главных культурных столиц Европы. По мнению британского культуролога П. Гея, именно Берлин сделал знаменитыми многих из вышеуказанных творцов [6, p. 143].

Немецкий писатель Петер фон Мендельсон, начавший свою журналистскую карьеру в Берлине в 1926 году и покинувший Германию после прихода нацистов к власти, размышлял о том, что 1920-е годы были десятилетием Берлина: «Больше, чем какой-либо другой город, Берлин был создан для современности; время подходило ему как перчатка (…). Здесь, в этой беспрецедентно восприимчивой и ненасытной метрополии, новые идеи и новые силы всего мира слились в особый синтез. Так казалось не только берлинцам. Это чувствовал весь мир. Берлин, самая молодая из столиц мира, обладала наибольшим импульсом, потому что несла на себе наименьшее количество балласта» [цит. по: 9, S. 17].

Расцвету Берлина способствовало ускорение урбанизации. В 1920 году административная реформа объединила множество пригородов в «большой Берлин», увеличив территорию города в 13 раз – с 6572 до 87810 гектаров, и почти удвоила число жителей с 1,9 до 3,8 млн [10, p. 22]. После Лондона и Нью-Йорка Берлин стал третьим по численности населения городом в мире, в котором проживало на полтора миллиона человек больше, чем в Париже [9, S. 23]. Метро, трамвайные линии, многоэтажные дома нового типа и электрифицированные улицы создавали образ технологически продвинутого мегаполиса. Происходило стремительное превращение Берлина в город будущего – функциональный, мобильный, демократичный.

Столица становилась центром притяжения туристов, чему способствовали власти города, провозгласив лозунг «Jeder einmal in Berlin» («Каждый должен посетить Берлин хотя бы раз»). Это первая, по мнению британской исследовательницы Клэр Коломб, стратегическая, крупномасштабная и финансируемая государством маркетинговая кампания использовала новейшие на тот момент коммуникационные технологии (радио, граммофонные пластинки, печатные и киносредства) для привлечения потенциальных гостей города [11, p. 135–136].

Веймарский Берлин ассоциировался с неограниченной сексуальной свободой, моральной распущенностью и эстетикой декаданса. Австрийский писатель С. Цвейг писал в своих мемуарах: «Берлин превратился в сущий Вавилон. Бары, увеселительные заведения и распивочные росли как грибы. То, что мы видели в Австрии, оказалось лишь маленькой и робкой прелюдией этого шабаша ведьм, ибо немцы поставили с ног на голову всю свою кипучую энергию и весь свой педантизм. Даже Рим Светония не знал таких оргий, как берлинские балы «трансвестистов», где сотни мужчин в дамских платьях, а женщины в мужском одеянии танцевали под покровительственным надзором полиции. Это сумасшествие как результат падения всех ценностей охватило как раз буржуазные, до тех пор непоколебимо устойчивые круги. Молодые девушки похвалялись своей извращенностью: в шестнадцать лет быть заподозренной в невинности считалось тогда в каждой берлинской школе позором, каждой хотелось поведать о своих похождениях, и чем более необычных, тем лучше. Но самым отвратительным в этой эротомании была ее ужасающая неестественность» [12, с. 281–282].

Британский журналист и историк Рори Маклин отмечает, что Берлин был «охвачен лихорадочной сексуальной энергией, танцуя под грохот джаз-бэндов», и более 2 млн посетителей хлынули в «распущенную, эротичную и озорную столицу Европы» [13, p. 173]. Знаменитая американская джазовая певица и танцовщица Джозефина Бейкер говорила, что «Берлин был самым диким городом Европы» [цит. по: 8, p. 117]. Бейкер, Марлен Дитрих и другие артисты превращали Берлин в город-спектакль. Ночные танцы, оккультизм, нудизм, порнография, нетрадиционные сексуальные отношения, проституция, наркотики и организованная преступность сделали Берлин столицей соблазна и хаоса [14].

Для сторонников модернизации это был рай свободы, а для ее критиков – город на краю бездны. Для национал-социалистов, которые только начали восхождение к власти, Берлин олицетворял отвратительную современность, городской Молох, пожирающий и разрушающий высокую культуру, современный Вавилон, в котором тонут традиционные ценности, а молодые люди, в особенности, становятся жертвами соблазнов большого города. Йозеф Геббельс, первый гауляйтер берлинской организации НСДАП, писал в сентябре 1926 года: «… мы прогулялись по улицам. Берлин ночью. Рассадник греха!» [цит. по: 15, p. 21].

Берлин в эпоху Веймара был также центром массовой культуры, представленной прежде всего кинематографом. В 1920-е гг. Германия стала основным рынком сбыта для американских фильмов, получателем американских финансов и кинематографического опыта. Доминирование американской кинопродукции вызвало враждебную реакцию зрителей и развитие немецкого кинематографа [16, p. 118–119]. Одним из самых заметных фильмов эпохи стал «Метрополис» режиссера Фрица Ланга (1927 г.). В антиутопической ленте использовались огромные футуристические декорации воображаемого города, в котором можно было увидеть как Нью-Йорк, так и Берлин – образ города из железа, стекла, неоновых огней и масс людей. Как замечает немецкий журналист Кай-Уве Мерц, Берлин в эпоху Веймара, вероятно, считал себя прежде всего «американским» городом [9, S. 187].

Вавилон-Берлин был не только сценой культуры, но и ареной социального протеста и политической борьбы. Инфляция 1923 года, резкий рост безработицы в годы мирового экономического кризиса, рост правого и левого экстремизма (НСДАП и КПГ) порождали ежедневные уличные конфликты. Рабочие кварталы голосовали, преимущественно, за коммунистов и социал-демократов, буржуазия — за националистов. Политическое насилие (столкновения военизированных формирований и убийства политических противников) стало частью городского ландшафта.

И политическая борьба превращается из фона в одну из основных тем в 4-м сезоне сериала «Вавилон-Берлин». В последнем из показанных на сегодня сезоне действие разворачивается в 1930–1931 гг. У зрителей складывается впечатление, замечает немецкий историк О. Гюрке, что жизнь в этом Берлине была «танцем на вулкане»: каждый день мог стать последним в подобной жизни, которую проживала только небольшая часть горожан [17, S. 5–6]. Эту мысль развивает австралийская писательница Ким Уилкинз: сериал использует распространенную концепцию эпохи Веймара как «танца на вулкане» накануне установления нацистского режима. Понимание эпохи Веймара таким образом по своей сути является бифокальным, поскольку зрителям предлагается одним глазом заглянуть за горизонт событий, когда зверства, совершенные в Третьем рейхе, становятся все ближе, и в то же время зрителей поощряют наслаждаться излишествами, прочно укоренившимися в Веймарском Берлине [11, p. 139].

Подводя итоги, отметим, что образ Берлина 1920-х – начала 1930-х гг., сложившийся как в исторических источниках, так и в массовой культуре, оказывается двойственным. С одной стороны, он представлен как уникальный феномен культурной модернизации, с другой — как символ морального и социального распада, предшествующего политической катастрофе. Через метафору Вавилона столица Германии интерпретируется как город-предупреждение – место, в котором свобода, конфликты и хаос достигли предела.

Веймарский Берлин представляется пространством, где культурная и социальная энергия сочеталась с тревожным ощущением нестабильности. Урбанистические и инфраструктурные преобразования сделали город символом технологической и архитектурной модерности. Новые формы организации городского пространства, массовой культуры и туризма, развитие средств массовой информации создали иллюзию устойчивого развития и прогресса. Однако под внешним блеском скрывалась внутренняя нестабильность — социальная поляризация и рост политического экстремизма.

Образ Берлина как «нового Вавилона» складывался как в восприятии современников, так и в более позднем, ретроспективном взгляде на эпоху. Восприятие города как пространства греха и соблазна, безудержной свободы и размывания традиционных норм усиливалось развитием клубной культуры, где практиковались формы досуга вне норм традиционной морали. При этом образ Вавилона служил не только метафорой деградации, но и отражением художественного и жизненного поиска, происходившего в условиях демократического, хотя и хрупкого государства.

Кино и другие средства массовой информации сильно повлияли на то, как образ Берлина как «нового Вавилона» закрепился в общественном сознании. И фильм «Метрополис», и сериал «Вавилон-Берлин», как и многие другие фильмы, создали визуальный код столицы Веймарской республики, соединив образы индустриального города-гиганта, декаданса и предчувствия катастрофы. В этих репрезентациях город одновременно привлекателен и пугающ, наполнен эстетикой модерна и атмосферой угрозы.

Политическая составляющая мифа также крайне важна. Берлин 1920-х и начала 1930-х годов стал ареной ожесточённой борьбы между различными политическими силами. Левые и правые, сторонники демократии и авторитаризма боролись за контроль над городом. Эскалация уличного насилия, рост популярности НСДАП, отчуждение между социальными классами и кризис парламентской демократии в итоге привели к разрушению Веймарской республики. Так Берлин оказался не только пространством творческого поиска, но и ареной разрушения республиканских институтов.

Современное осмысление Веймарского Берлина часто носит двусторонний характер: с одной стороны, он романтизируется как эпоха безграничной свободы и культурного расцвета, с другой – воспринимается как преддверие тоталитарной тьмы. Эта двойственность проявляется в академических исследованиях, кинематографе, литературе и общественном дискурсе.

Таким образом, образ Вавилона-Берлина продолжает функционировать как мощный культурный код, помогающий осмыслять не только прошлое, но и настоящие угрозы хрупким демократическим системам. Метафора Вавилона позволяет выразить сложность и напряжённость исторического момента, в котором бурное развитие и эксцессы свободы оказались неразрывно связаны с политической уязвимостью и надвигающейся катастрофой.

Библиографический список

1. Fuechtner V., Lerner P. Babylon Berlin: Media, Spectacle, and History // Central European History. 2020. Vol. 53. No 4. P. 835–854. DOI:10.1017/S0008938920000771.
2. Krauß F. Quality TV Drama with Transnational Appeal: Industry Discourses on Babylon Berlin and the Changing Television Landscape in Germany // Babylon Berlin, German Visual Spectacle, and Global Media Culture / ed. H. Baer, J. S. Smith. London, New York: Bloomsbury Visual Arts, 2024. P. 25–42.
3. Diallo O., Zeller J. Berlin – a Postcolonial Metropolis: A Critical History Walking Tour of Central Berlin: Metropol Verlag, 2024. 270 p.
4. Large D.C. Berlin. New York: Basic Books, 2000. XXVII, 706 p.
5. Berlin, die Hauptstadt: Vergangenheit und Zukunft einer europäischen Metropole / Hrsg. von W. Süss, R. Rytlewski. Bonn: Bundeszentrale für Politische Bildung, 1999. 911 S.
6. Gay P. Weimar Culture: The Outsider as Insider. New York: W.W. Norton, 2001. XVI, 205 p.
7. Беликова М.А. Образ Берлина в работах художников «новой вещественности» 1920-х годов // Искусство Евразии. 2020. №1(16). C. 212–224. DOI:10.25712/ASTU.2518-7767.2020.01.016.
8. Braun S. City of Exiles: Berlin from the Outside in. Berlin: Noctua Press, 2015. 293 p.
9. Merz K.-U. Vulkan Berlin: Eine Kulturgeschichte der 1920er-Jahre. Berlin: Elsengold, 2020. 208 S.
10. Elkins T.H., Hofmeister B. Berlin: The Spatial Structure of a Divided City. London; New York: Routledge, 2005. XVI, 258 p.
11. Wilkins K. Babylon Berlin’s Bifocal Gaze // Screen. 2021. Vol. 62. No 2. P. 135–155. DOI:10.1093/screen/hjab019.
12. Цвейг С. Вчерашний мир / пер. с нем. М.: Радуга, 1991. 544 c.
13. MacLean R. Berlin: Imagine a City. London: Weidenfeld & Nicolson, 2014. VIII, 421 p.
14. Gordon M. Voluptuous Panic: The Erotic World of Weimar Berlin. Los Angeles; London: Feral House; Turnaround, 2006. XII, 307 p.
15. Kreutzmüller C. From Heart of Darkness to Heap of Rubble: Berlin as Nazi Capital // Cold War Berlin: Confrontations, Cultures, and Identities / ed. K. H. Jarausch, S. Eisenhuth, S. H. Krause. London: I.B. Tauris, 2021. P. 15–29.
16. Saunders T.J. Hollywood in Berlin: American Cinema and Weimar Germany. Berkeley: University of California Press, 1994. X, 332 p.
17. Guercke O. Babylon Berlin und der Anfang vom Ende der Weimarer Republik: Wie eine moderne Fernsehserie Geschichte erzählt. Bonn: Bibliothek der Friedrich-Ebert-Stiftung, 2020. 151 S.