АШПИ 
Данные об авторе. Тульчинский Григорий Львович, д. ф. н., профессор НИУ Высшей школы экономики, г. Санкт-Петербург. Круг научных интересов: философия политики, культуры и личности, социальные коммуникации.
Аннотация. «Цивилизационный выбор» России в условиях глобализации предполагает прояснение контекста такого самоопределения. Речь идет о, минимум, трех глобалистских проектах, определяющих возможности и перспективы цивилизационного развития. В этой связи проблема России видится не столько в «цивилизационном выборе», сколько в способности воспользоваться имеющимися историческими возможностями для реализации несомненно креативного потенциала российской культуры.
Россия и «проблема цивилизационного выбора»
Так называемый «цивилизационный выбор» России в условиях глобализации предполагает прояснение контекста такого самоопределения.
Два монотеизма и массовое информационное общество
Всплеск активизации ислама оказался неожиданным для большинства политиков и экспертов, ожидавших после крушения «империи зла» торжества демократии, политкорретности, мультикультурализма и толерантности в рамках единых экономических, информационных, культурных и политических «пространств». Однако сейчас приходится говорить о прямом вызове, брошенном оказавшимся достаточно единым исламским миром – миру иудео-христианскому, оказавшемуся не готовым к выработке единой позиции перед лицом этого вызова.
Для уяснения смысла противостояния можно воспользоваться моделью, предложенной Э. Геллнером в связи с выявлением источников и перспектив гражданского общества [1]. Для Э. Геллнера главным было различие между христианством и исламом в плане поляризации «энтузиазма» (порывов духовного опыта к трансцендентому, к внебытийным и добытийным началам бытия) и «предрассудков» (бытовой ритуализации). С этой точки зрения, различие состоит в том, что, если в христианстве носителем «энтузиазма» выступала «периферия» (секты, ордена, раскольники), своеобразный культуральный «низ», тогда как «верх», «центр» (папство, патриаршество) выступал носителем терпимой ритуальной консолидации, то в исламе обратная ситуация. Там всегда носительницей «энтузиазма» выступала «умма» образованных книжников, тогда как ритуальное бытовое разнообразие накапливалось и довольно мирно существовало на «низовой периферии».
Секуляризация христианской цивилизации породила такие социальные институты как гражданское общество, демократия, правовое государство, обеспечивающие довольно мирное сосуществование носителей различных взглядов. Исламская культура в таких институтах просто не нуждалась.
Ситуация радикально изменилась в результате индустриализации исламских стран, формирования в них урбанистического образа жизни, массового общества, освоения современных информационных технологий. «Прорывы в иное» духовных лидеров, дающие объяснение и утешение обездоленным, слились в едином надгосударственном мощном порыве «энтузиазма». Получилось что-то вроде накачки лазера, за которой последовал импульс мощного излучения. И средством «накачки» этого лазера оказались плоды европейской цивилизации (наука, техника, СМИ и т.д.).
Структурные синхронические различия двух монотеизмов, двух мировых религий, определяющих «осевое время» мировой истории, перешли в параметры синхронические, характеризующие различные стадии развития. Иудео-христианская цивилизация оказалась в статично-оборонительной позиции, тогда как исламская приобрела качественно новую энергетику развития, перейдя в фазу «горячего» общества. Причем общества надэтнического, глобального. Или претендующего на глобализм.
Как бы то ни было, но несколько неожиданно «плодами цивилизации», результатами реализации проекта гуманистического Просвещения воспользовались другие. Европейская цивилизация своими руками, в результате собственной экспансии, стоившей ей много сил и жизней, создала себе «преемника». Дело, однако, не ограничивается «исламским вызовом». Это внутренние «разборки» в рамках монотеистической традиции.
Третья сила: постчеловечность и бессубъектность
Новые репродуктивные технологии, эвтаназия, генная инженерия, использование стволовых клеток и т.п. резко расширили личную автономию и свободу. Люди утрачивают универсальную общность своей природы:
• Они лишены общности происхождения, т.к. могут появляться на свет в результате коитального зачатия, in vitro, в результате клонирования.
• Они лишены естественного характера – в результате успехов фармакологии можно существенно, если не радикально менять характер личности.
• Они лишены общности телесности (смена пола, трансплантации, косметическая хирургия, киборгизация).
• Они лишены универсальной ситуации смерти или продолжения жизни: генная инженерия и современная медицина радикально стратифицируют человечество.
В принципе, можно обозначить две крайние позиции в качестве своеобразных «полюсов» подходов решения возникающих проблем, между которыми размещаются все прочие. Наиболее жесткую этическую и правовую позицию занимает большинство стран континентальной части Западной Европы, которая является родиной наиболее сильных организованных экологических движений, а в некоторых странах, особенно в Германии («зеленые»), они давно уже входят в политический истеблишмент. И осторожность, даже враждебность по отношению к биотехнологиям является одним из их программных принципов. Другой конец спектра составляют многочисленные азиатские страны. Эти общества, в силу религиозных, культурных обстоятельств куда менее озабочены этической стороной биотехнологий. Такие великие религии Азии, как конфуцианство и буддизм не знают идеи трансцендентного Бога, и, по типологии В.В. Можаровского [2], бессубъектны. Столь же бессубъектны индуизм, даосизм, синто и бон, которые включают человека в универсальное мировое целое, и аделяют духовными качествами животных и предметы, неодушевленные для европейца.
А если сюда добавить еще и монотеистический, но также бессубъектный ислам, то становятся ясными масштабы «нравственного вызова» европейской цивилизации. Наверное, к этой же альтернативе можно отнести и экваториальную Африку, где чрезвычайно распространены языческие культы. Всем этим культурам свойственно намного большее сочувствие животным и растениям и существенно меньшая значимость человеческой жизни. В некоторых регионах Азии широко распространены аборты и даже инфантицид, особенно по отношению к младенцам женского пола. Правительство КНР проводило официальную политику ограничения рождаемости, а в 1995 году приняло евгенические законы. В том же Китае официально разрешено изъятие органов у казнимых заключенных и использование их тел для самых различных целей, включая «художественные» (вроде «пластинатов» немецкого «скульптора» Г. фон Хагеса).
Промежуточную позицию между Европой и Азией занимают англоязычные страны, Латинская Америка, страны Восточной Европы. США и Великобритания, в силу либеральных традиций, всегда скептически относились к государственному регулированию, в том числе – науки. Но и в США активизировались сторонники ограничений биотехнологий, вплоть до запретов на аборты.
Мир все более поляризуется. Огромный азиатский регион, переживающий бурный экономический рост, не испытывает никаких правовых и нравственных ограничений на определенные технологии. Некоторые из этих стран (Япония, Китай, Южная Корея, Индия, Сингапур) обладают необходимой научной и технической инфраструктурой. Кроме того, у них имеются мощные экономические стимулы завоевать свою долю рынка биотехнологии. Ужесточение европейского и американского законодательства по ограничению биотехнологий уже активизировало отток соответствующих научных, технических и финансовых ресурсов в азиатский регион. Поэтому в будущем биотехнология может стать важной линией раздела в международной политике.
Россия между жерновами цивилизаций
По мере того, как численность носителей бессубъектных культур, а значит и население соответствующих государств, стремительно возрастает, тогда как население субъектно-ориентированных общностей сокращается, эта проблема приобретает настолько рельефную форму, что уже проглядывает возможное расслоение человечества по религиозно-ментальному принципу. Перед таким расслоением, перспектива которого, похоже, будет определять политическую ситуацию ближайших десятилетий, описанный С.Хантингтоном «конфликт культур» будет выглядеть спором модниц о своих нарядах на представительном приеме.
Россия традиционно – в силу своего географического положения, состава населения, особенностей истории – занимала некую промежуточную позицию между культурами Запада и Востока, индустриальным Севером и аграрным Югом. В наше время мир стремительно меняется. Дело не ограничивается противостоянием ислама и христианства, очередным витком подъема Китая – глобалистского проекта, связанного с единственной империей, которая, однажды возникнув, из истории не уходила никогда. Экономически развитый иудео-христианский Запад переходит к обороне перед экономической, технологической и демографической экспансией бессубъектных цивилизаций. Возможна ли в этом стремительно разделяющемся мире для России игра в «свой путь» или претензии на некий «синтез»? Может ли Россия предложить новый глобалистский проект?
Как представляется, у России, находящейся сейчас в достаточно благоприятной для нее экономической и политической ситуации (обеспеченной, помимо прочего, именно процессом глобализации), появляются особые перспективы, «окна возможностей». Во-первых, российская культура всегда развивалась за счет рецепции и взаимодействия с другими культурами, впитывая и развивая достижения культуры и искусства других народов. Во-вторых, культурно-историческое наследие, достижения культуры и искусства современной России в условиях глобализации получают возможности интеграции в глобальное культурное и информационное пространство. Наконец, в-третьих, особый интерес представляет культурное наследие великой империи. Речь идет об апелляции не к империи как таковой – претензии эти будут безосновательны и ведут в тупик, а об апелляции к конструктивному содержанию имперской культуры, способной объединять людей вне зависимости от их национальной и конфессиональной принадлежности.
Поэтому проблема России видится не столько в «цивилизационном выборе», сколько в способности воспользоваться имеющимися историческими возможностями. А уж чего-чего, а креативного потенциала, оригинальности, неповторимого творческого драйва, российской культуре не занимать.
Литература
1. Геллнер Э. Условия свободы. Гражданское общество и его исторические соперники. М., 2004.
2. Можаровский В.В. Критика догматического мышления и анализ религиозно-ментальных оснований политики. СПб, 2002.